Плакса Миртл уже неслась по коридорам, вопя о помощи, но студенты ее игнорировали, ведь все привыкли, что время от времени призраки наводили суету.
Только Гермиона, больше гонимая долгом старосты, нежели желанием помочь, решила проверить, что там произошло.
– Скорее всего, – подумала девушка, – она просто затопила свой туалет. Это не займет больше минуты, – уверяла себя гриффиндорка.
Но она замерла, когда увидела, что Гарри вылетает из дамской комнаты. Друг не успел еще скрыться, а она уже со всех ног бежала в туалет. Внутри что-то сжималось, предчувствуя боль.
Боль.
Боль почувствовала Гермиона, когда увидела светлые волосы, испачканные в крови.
– Малфой! – еще не видела полностью, но уже поняла, кто лежал. – Малфой, ты меня слышишь? – Звала она его, но он продолжал лежать неподвижно, расфокусировано глядя в потолок. – Мерлин, Драко, – всхлипнула девушка и начала чертить различные руны, чтобы прекратить кровотечение.
Она была в отчаянии. У нее ничего не получалось. Ни одно заклинание не срабатывало, слизеринец продолжал медленно умирать. Также медленно, как кровь вытекала из его многочисленных ран.
– Отойдите, мисс Грейнджер, – Северус грубо толкнул ее и рухнул на колени.
Снегг бежал сюда из самых глубин подземелий, где у него был кабинет. Он сразу бросился наверх, когда Миртл неожиданно вылезла из раковины в его подсобке. Он уже понял, что тут дерутся два студента, но никак не ожидал такого результата.
Гермиона, словно одурманенная, смотрела, как профессор водит палочкой над телом Драко. Но самое главное, что кровь начала движение обратно, затекая в истерзанное тело. Время будто обратилось вспять, и щеки Драко вновь приобретали яркий оттенок. Гриффиндорка с облегчением выдохнула. Какую бы неприязнь она не испытывала к Снеггу, но он действительно был сильным волшебником.
– Кто это был, мисс Грейнджер? – Темный взгляд впился в студентку.
Гермиона растерялась – она была не готова к тому, что Снегг начнет ее допрашивать сразу. С одной стороны, Малфоя жалко, и Гарри должен понести наказание, но с другой стороны, он ее друг. Даже Малфой выжидающе уставился на Гермиону.
“Назови его имя, – молился Драко про себя. – Выбери меня. Грейнджер, пожалуйста, выбери меня”.
– Я не поняла, кто это был, профессор, но я видела гриффиндорские знаки отличия, – нашлась наконец девушка.
Драко довольно улыбнулся:
“Моя девочка, – мысленно улыбнулся он. – Не сдала друга, но указала направление”. Мир для Драко резко перестал существовать, засасывая парня в темноту.
Снегг сделал вид, что поверил Гермионе, и отпустил ее. Гермиона же заметила, как преподаватель бережно поднял бесчувственное тело. Не поднял магией, а именно взял на руки, словно Драко был для него больше, чем просто студент.
Целую неделю Малфой проведет в Больничном крыле, где мадам Помфри встретит его уже как родного.
Гермиона же устроит взбучку Гарри, и тот даже не сможет оправдаться, что защищал ее и Джинни. А вот Джинни встанет на сторону Гермионы и спрячет опасную книжку от Принца-полукровки. В остальном неделя пройдет для Гермионы превосходно – отсутствие Малфоя в непосредственной близости от нее поразительно улучшило настроение.
Чувствовалась, что весна близко. И было совсем неважно, что сейчас всего лишь февраль. Гермиона первый раз почувствовала бабочек в животе. Хотелось петь от радости на каждом углу, чтобы поделиться своим счастьем, что текло по венам, заставляя дышать глубоко и ровно. И это все видели. Каждый заметил, как Гермиона преобразилась. Не внешне. Духовно. Раны затягивались.
В первый день она впервые не вздрогнула, когда Теодор подошел сзади и прижал ее к себе.
На второй день она так осмелела, что позволила себя поцеловать на перемене. У Гриффиндора со Слизерином было общее занятие по Трансфигурации, и Нотт чувственно целовал ее прямо возле двери кабинета. И первый раз в жизни Гермионе было плевать, смотрят на нее или нет.
На третий день она сама проявила инициативу и затащила парня в первую попавшуюся дверь.
– М-м-м, – протянул Теодор. – Каморка для швабр.
– Просто поцелуй меня, – просит Гермиона.
И Нотт целует. Целует так, как может только он. Гермионе казалось, что каждый поцелуй мог быть последним, настолько он был пропитан нежностью и чем-то еще. В его поцелуях был шарм и щепотка горечи. Но она нуждалась в нем.
Он был готов подарить ей все, но Гермиона искала что-то другое. Она и сама не понимала, что ей нужно, но она хотела чувствовать в своей ладони – его.
Она так чувственно выгнулась и застонала, когда Теодор первый раз коснулся пальцем ее соска под блузкой. Он смотрит на нее и не верит, что эта эмоция настоящая, ненаигранная, но взгляд Гермионы пылает искренностью. Глядя в глаза, будто спрашивая разрешения, он смотрит и видит, как девушка аккуратно кивнула. Тогда одной рукой он расстегнул ее блузку, а затем пальцами сдвинул чашечку бюстгальтера, высвобождая грудь.
– Боже, ты так прекрасна, – выдохнул он, а потом его нежные губы сомкнулись на ореоле соска.
Она пискнула, когда он легонько похлопал кончиком языка по напряженному соску. Он был нежен до безумия, и эта его медлительность кружила голову, заставляя сильнее выгибаться.
Она гортанно простонала, когда пальцами второй руки он стал наглаживать второе полушарие груди. Нотт сам был воплощением нежности, поэтому Гермиона медленно горела под его чуткими касаниями. Она покрылась мурашками, когда губы более требовательно стали терзать сосок сладкой пыткой. Гермиона была сама чувственность, выгибаясь в его руках, что действовала на парня сильнее различных афродизиаков. А девушка таяла не только о его умелых рук, но и от того, что Нотт тоже тихо постанывал, лаская ее или целуя. Осознание того, что кому-то рядом с ней тоже очень хорошо, подбрасывало поленья в костер страсти. Это были не малфоевские заглушенные стоны, не брань на ухо и даже не рык. Это был самый настоящий мужской стон, пропитанный порочным удовольствием. Он был как обещание большего, если идти дальше.
Теодор чувствовал, как Гермиона возбуждается, как начинает непроизвольно тереться об него, но пытался сохранить трезвую голову. Юноша понимал, что чулан не то место, которого достойна Гермиона. Если бы он мог, он бы трансгрессировал сразу к себе в мэнор и взял бы девушку в своей спальне на простынях из египетского хлопка.
“Нет, – поправил Нотт себя. – Не взял, а занялся бы любовью”.
А еще он помнил, как обещал Гермионе, что не воспользуется ее слабостью, пока она осознанно этого не захочет.
Пять минут. Они пробыли там еще пять минут, которые показались целой вечностью, но руки слизеринца ниже пупка не спустились. Гермиона разочарованно простонала, когда его пальцы стали застегивать пуговки обратно.
– Через семь минут начнутся занятия, – хрипло прошептал он, а затем припал к пульсирующей жилке на ее шее. Девушка лишь крепче к нему прижалась, и он был с ней полностью солидарен – он тоже не хотел ее отпускать.
А на следующий день это случилось. Было бы вполне логично, если бы это была Башня старост, но нет. Это произошло спонтанно. Они просто проходили во время ужина мимо гриффиндорской гостиной, а Нотт был без знаков принадлежности к тому или иному факультету. Гермиона просто назвала пароль, и Полная дама открыла проход.
Гермиона выжидающе смотрела на парня, а он смотрел на нее, чувствуя, как лихо сердце стало отстукивать ритм.
– Ты уверена? – он провел языком по нижней губе, а она лишь прошептала:
– Пожалуйста.
Дважды просить было не нужно. Он тут же подхватывает ее на руки, прижимая к себе, и направляется к лестнице. Гермиона по пути указывает ему дорогу.
– Ты была права, лестница позволяет мне подняться.
– Я всегда права, – самодовольно хмыкает гриффиндорка.
Нотт с благоговением переступает порог ее комнаты.
– Гриффиндорцы размещаются по четыре человека в комнате? – Он бегло осматривает помещение.
– Это же не подземелья, тут не так много места, – пожимает плечами Гермиона и начинает расстегивать пуговицы на блузке.