— Стой! Тише! — пронеслось в толпе.
— Козьма Минин говорит. Дай, братцы, Минину слово сказать.
— Да полно вам, горлопаны, драть глотки! Дайте же Минину слово молвить!
— Братья-а! Слушай Минина-а!
Крики и вопли постепенно утихли. Только гудело на площади, словно осиный выводок вылетел из гнезда.
— Люди ярославские! — повторил Минин, и слова его были теперь явственно слышны во всех уголках площади, от Ильинской церкви до оврага. — Ратники, пушкари, стрельцы, городовые! Не суматошьтесь и не смущайтесь, потерпите. Дайте дело распутать. Не уйдут злодеи. Всех перехватаем. До всего дознаться надо, а потом судом их судить и казнью казнить.
— Дело, братцы! — пробежало в толпе. — До всего дознаться. А коли сразу спустить в Волгу — ничего и не разведаешь.
— Дело, Козьма, дело! — кричали Минину из толпы. — Сперва дознаться…
А Минин обвел глазами площадь и поднял руку:
— Полкам конным и пешим, также пушкарям и стрельцам расходиться стройно по таборам. На площади в карауле быть одному головному полку набольшего воеводы. Люди земские, не опасайтесь, расходитесь по домам!.. Гей, трубачи!..
Взревели трубы, загремели литавры, поднялась пыль… Пустеть стала площадь, на которой скоро остался с огромным распущенным знаменем только один головной полк князя Дмитрия Михайловича Пожарского.
ТАРАКАН ЗАПЕЧНЫЙ
Тем временем стрелецкий десятник, с которым перемолвился на крыльце Минин, прихватил с собой двоих своих подручных и отправился к князю Дмитрию Михайловичу на двор.
Там, на дворе, в пустой поварне сидел у окошка Хвалов и ничего не делал. Хвалов способен был так сидеть с утра до вечера — ничего не делать, ни о чем не думать, только хрипеть, кашлять и сплевывать на пол то вправо от себя, то влево. Однако когда он заметил в окошко троих стрельцов, направлявшихся прямо к поварне, то сразу почуял недоброе. Поднявшись с лавки, он залез за печку и решил, что спасен.
Голова и туловище Хвалова были спрятаны, а о ногах он не подумал. Они торчали из запечья в грязных холщовых портках и размочаленных лаптищах. Вошедшим стрельцам они сразу бросились в глаза.
Стрелецкий десятник расправил свою черную с проседью бороду и крикнул:
— Эй ты, таракан запечный, вылезай из запечья!
Хвалов молчал.
— Хвалов, где ты? Скажись!
И опять ни звука в ответ.
— Хвалов, это твои лапти из запечья торчат?
— Не, не мои, — отозвался Хвалов и стал убирать ноги за печку.
— Ну полно, будет! — сказал десятник.
Он схватил Хвалова за ноги и выдернул его из запечья. Хвалов, весь в паутине и саже, остался лежать на полу, не в силах от страха подняться. Десятник взял его за шиворот, тряхнул и посадил на лавку.
— Сбежать гугнивый никуда не сбежит, а скрутить руки ему все же надо. Вяжи его, ребята! — распорядился десятник.
Когда стрельцы вели Хвалова на веревке по нагорной улице, за ними шла толпа народу, которая по мере приближения к площади все росла. Люди уже знали, что пойман еще один злодей — кухонный мужик князя Пожарского, прозвищем Хвалов. За баклагу вина, пару новых сапог, заячью шапку и десять рублей деньгами Хвалов тоже взялся извести князя, но своим способом. Хвалов должен был подсыпать князю Дмитрию Михайловичу яду в кушанье, если бы Стеньке или Обрезке не удалось порешить князя ножом.
Хвалов ковылял, сопровождаемый стрельцами, и его кривые ноги подгибались у него от ужаса. Мальчишек сбежалось поглядеть на злодея видимо-невидимо, и все они улюлюкали, забрасывая Хвалова кусками высохшего коровьего навоза. Наиболее шустрые бежали перед Хваловым, то и дело оборачиваясь, чтобы плюнуть ему в лицо. Стрельцы гнали мальчишек прочь, но стрельцов было только трое, а мальчишек — туча.
Заплеванного, замаранного, обливавшегося холодным потом, стрельцы привели Хвалова на площадь и заставили подняться на крыльцо сборной избы. Хвалов, как только увидел князя Дмитрия Михайловича, тотчас повалился ему в ноги. И услышал голос Минина:
— Езжай, князь Дмитрий Михайлович, с богом. Давно обедать пора. Пообедай и отдохни. Ужо я сам злодеям учиню расспрос, все петли распутаю, все узлы их развяжу.
Дмитрий Михайлович глянул на связанных Стеньку с Обрезкой, кинутых в угол, и встал. Хвалов обхватил руками его сапог и завопил:
— Не погуби, князь Дмитрий Михайлович! Не отдавай меня Козьме. Все скажу, что было и чего не было, что тебе угодно будет. А Козьма палачам меня отдаст, палачи мне головушку ссекут…
Пожарский выдернул свою ногу из рук Хвалова, и Хвалов опрокинулся навзничь. Он лежал на спине, распялив руки и ноги, пошевеливая усом, — ну прямо запечный таракан! Пожарский переступил через него и спустился с крыльца.