Надо сказать, что Паше больше всего нравились в Людмиле две вещи: скромность, отнюдь не московского раскроя, настоящая скромность девушки, которая имеет вполне определенные земные мечты, трудится, делает все, чтобы эти мечты осуществились, но при этом не фантазирует, живет вполне земной жизнью, простой, без каких-то там фокусов, фантазий и завихрений. Но сказать при этом, что Люда – девушка простая, это было бы полнейшей глупостью. Она была человеком тонкой души, остро чувствующей мир, открытой, но, в тоже время со своими принципами и взглядами, которые не собиралась менять кому-нибудь в угоду.
Она как-то призналась Павлу, что ее отец был из старинного дворянского рода – французские эмигранты, сбежавшие от ужасов Великой революции и наполеоновских войн осели в самом сердце России. Французские дворяне обрусели и стали дворянами русскими. Не самыми знатными, не самыми богатыми, но все-таки дворянская кровь.
Интересно, насколько дворянство сидело у этой девушки в крови?
Чего-чего, а этого Павел измерить не мог.
А еще ему нравилось, что Люда не страдала комплексами и предрассудками. Ей нравилось ходить по квартире голой, она так и делала, ей нравилось сидеть почти без одежды у самого окна – она там и сидела, раскачивая ножкой, так, чтобы у Павла начала кружиться голова. Когда она хотела есть, то просто говорила об этом и шла готовить еду. И ничего не делала полунамеками, как любят некоторые барышни, у которых парни обязательно должны отгадывать их самые малейшие желания по самым неуловимым намекам.
Простота была в форме общения, в глубине же общения, в сути, никакой простоты не было. Ее суждения были взвешенными и точными, о моде и компьютерной технике, автомобилях и оружии она говорила, одинаково точно понимая, о чем идет разговор.
И эта простота общения, способность не «пригружать» партнера излишними усилиями плюс природный ум делали Людмилу необычным собеседником. В ней был какой-то внутренний стержень, целостность характера, на первый взгляд, ничего необычного, но только на первый. Стоило присмотреться немного внимательнее, и вам становится ясно, какой чистоты брильянт находится рядом с вами.
Павел отрезал два внушительных стейка, посолил, замариновал мясо майонезом ровно на пол часа. Это для того, чтобы мясо стало немного нежнее, если бы мясо покупалось на базаре, такая предосторожность была бы, естественно, излишней, но магазинному мясу Павел не доверял, поэтому пол часика в маринаде были для этого блюда в самый раз. В майонез Павел добавил смесь разноцветных перцев: от черного до зеленого и сушеный базилик. Базилик был главным компонентом, который должен был придать мясу особый пряный привкус. Павел искренне считал, что мясное блюдо без базилика просто нонсенс. Как раз пока занят приготовлением пищи, и руки максимально заняты, можно определиться, наконец-то в вопросе, что он чувствует по отношению к Людмиле, что думает об этой девушке?
Людмила ему определенно нравилась, но его не покидала мысль, что он девушку просто использует. Использует как временное убежище, использует, как используют последний шанс на спасение, пусть призрачный, но все-таки шанс. Это было немного гнусно, неправильно, как-то беспокоило мужчину, особенно из-за двойного дна событий последних двух дней. И все-таки, что ему делать, как ей сказать? Или потом? Ведь придется расставаться, и что? Просто оборвать связь? Не звонить, не встречаться? В такой ситуации любые повторные встречи могут оказаться фактором повышенной опасности. И все-таки? Сказать ей сейчас, пока мы еще не расстаемся? А если она не поверит? Одни только вопросы, а ответов нет. И что мне делать, что?
Пока Павел предавался праздным размышлениям, еще и нарезал салат, который приправил заправкой собственного изготовления. Получилось как раз в меру пряно. Павел включил плиту, бросил на сковороду немного сливочного масла, подождал, когда оно разогреется и только после этого опустил мясо. Острый пряный запах жареного мяса заструился по кухне и отправился по всей квартире. Еле слышно скрипнула дверь, Павел невольно передернул плечами, он знал, что это Людмила, но страх все еще не покинул его, поэтому движение получилось каким-то воровским, неприятным, вынужденным. Павел оторвался от работы, медленно развернулся, улыбнулся, постарался при этом быть как можно менее напряженным.