– Я все никак не могу понять, – начал он задумчиво, – какого хрена тебе не хватало? Пытаюсь и не понимаю. Я все для тебя делал.
– Все, – согласилась горько.
Мне так хотелось подойти к нему, обнять, уткнуться в шею, что бы он обнял, закрывая от целого мира, и сказал тихо «я тебя люблю», но в мужчине, что стоял напротив, любви не было, как и прощения. В нем была злость, ревность, сносящая крышу, и желание делать больно. Да именно так. Желание причинить боль. Я смотрела на него, умирая от тоски, от безысходности, от невозможности что-то исправить. Что бы я сейчас ни сказала – он не услышит, и не даст мне уйти, а я не хочу возвращаться в Черные Тополя. Замкнутый круг.
– Вот и я думаю, что все, – Бекетов согласился, глядя исподлобья, чуть склонив голову набок.
Впервые рядом с ним мне холодно, потому что закрыт от меня полностью. Непробиваемая ледяная стена, которую мне не преодолеть. А, может, того Руслана, которого любила, и нет вовсе? Вдруг на его месте остался только этот свирепый незнакомец? Переступала с ноги на ногу, и янтарные глаза тут же хищно прищуривались, выдавая желание наброситься. Я не верила, что он на это способен. Просто не могла поверить.
– Скажи мне что-нибудь, – с насмешкой протянул муж, – хоть что-то, чтобы я понял твои мотивы. Или их и нет вовсе? Просто жила в свое удовольствие?
Я все-таки решила попытаться, донести до него, что не все так гладко и очевидно:
– Я никогда тебе не изменяла, – попробовала придать голосу твердость, но ни черта не вышло – предательски дрожал и срывался.
Он предупреждающе рыкнул, и глаза опасно блеснули. На грани. Боже, как страшно!
– Да, именно так. На той квартире я оказалась потому, что старушке помогала.
– Это теперь так называется? – злой сарказм хлестанул наотмашь.
– Я ее туда привела, и ничто не выдавало присутствия других оборотней. Я бы поняла, почувствовала, унюхала. Но там ничего не было! Вообще! Чистая квартира, простая бабка! Мы выпили чаю, а потом, – под убийственно холодным взглядом смялась, стушевалась, – потом ты пришел. И все что происходило – было с тобой.
Бред! Все это звучит как бред!
– Ты за идиота меня держишь? – поревел он.
– Это правда…
– Я должен поверить, что ты меня с кем-то спутала? Очнись, милая, ты не в сериале! У меня нет брата близнеца, как и раздвоения личности.
– Я говорю правду!
– Это ересь зарвавшейся сучки, которую поймали с поличным, и которая теперь всеми силами пытается оправдаться. Придумывает небылицы в надежде, что все вокруг дебилы, – Руслан непреклонен.
Мои сбивчивые пояснения еще больше разозлили его.
– Может, меня отравили чем-то, – еще одна жалкая попытка найти объяснение, – еда была горькая.
– Не разочаровывай меня еще больше, милая. Ты забыла, с кем имеешь дело? Видать забыла, раз пытаешься такую чушь нести. Я бы учуял, если бы тебя чем-нибудь накачали. Даже крохи уловил бы. Но их не было. Ты была чистая! В трезвом уме и здравой памяти!
Я не знала, что говорить, потому что сама тогда ничего не почувствовала, все было как обычно. Ни головокружений, ни расплывчатых мыслей, ни провалов в памяти. Все четко, кристально ясно, и до отвратительного неправильно. Так что все это лишь мои домыслы, предположения, не имеющие доказательств.
– Все объяснения закончились? – ухмыльнулся он зло, надменно, а мне так обидно, так одиноко стало, что слезы на глаза навернулись.
Всхлипнула, по щекам растирая.
– Вот только не надо это, – Руслан раздраженно нахмурился, – не верю. Убрала живо! – А как их уберешь, когда текут сами по себе? – Что будем делать, любимая? – руки на груди сложив, наблюдал за мной снисходительно.
– Отпусти меня, – попросила тихо.
– Нет.
– Пожалуйста. Ты же не простишь меня, никогда. Только мучить будешь обоих.
– Нет, Танюш, не нас, только тебя, – так ласково и так беспощадно, что сердце зашлось.
– Зачем? – обессилено руки вдоль тела опустила, мне нечего ему противопоставить. Он сильнее.
– Зачем? – почти искренне удивился. – Ты предала, а предательства я не прощаю. Никому. Никогда.
Никогда. Такое страшное слово, когда речь идет о ненависти.
– Я не предавала! – воскликнула, сжимая кулаки.
Я знаю это! Знаю! И с каждой секундой уверенность в этом росла. Чувствую. Сердцем! И он должен чувствовать!
Только демон, стоявший напротив, так не считал, с холодной иронией бровь вскинул: