В положенное время медсестра принесла капельницу, намереваясь влить мне новую порцию лекарств.
– Что тут? – просипела еле слышно – сорванный голос не спешил восстанавливаться, и сил не хватало, чтобы сказать громче.
Она монотонно перечисляла лекарства, ни одно из которых я не знала. Я вообще лекарств не знала, потому что оборотни не болеют, на них все заживает, смешно сказать, как "на собаках", и сейчас, слушая заковыристые названия, я приходила в уныние. Это сколько всего в меня вливают!
– Уберите обезболивающие.
Она посмотрела на меня, как на безумную:
– Девушка, вы о чем? У вас швов больше, чем на этом халате! – бесцеремонно махнула на свою одежду, – как вы без обезболивающих планируете держаться? Кулаки кусать? Орать, как вон эта…
Снова кивок, на этот раз в сторону безумной соседки по палате.
– Мне не нужно обезболивающих, – произнесла тихо, но твердо, – запрещаю. Если надо – письменный отказ подпишу!
Мне было важно избавиться именно от них, я была уверена, что именно из-за этих препаратов я вялая и плохо соображаю, и волчица не проявляет активности. Медсестра нахмурилась, глянула на меня так, будто в этой палате не одна клиентка дурдома, а две, но обезболивающие не вколола.
Что ж маленькая победа на пути к выздоровлению.
К вечеру меня накрыло по полной. Болело все. Кажется, я чувствовала каждый миллиметр искромсанной кожи, каждый пульсирующий шов. Шевельнуться нельзя, сразу огненные когти впивались в тело, до слез, до стонов. Но я держалась, слезы глотала, но держалась. И не это самое страшное – не физическая боль, а душевная.
Как же так? Почему? За что он со мной так? За проступок, которого вроде и не было? Почему не стал слушать, а просто вынес приговор и сам же привел его в исполнение? Руслан… Мы же… мы же так любили друг друга. Я и сейчас тебя люблю, до дрожи, до ломоты в истерзанном твоими когтями и зубами теле. Люблю и умираю от тоски, от горечи. Стоит только подумать, что все, конец, и дышать невозможно. Как я без тебя? Любимого, родного. Предавшего…
Ведь не я, ты меня предал. Ты!
Ночь превратилась в не прекращавшийся удушающий кошмар. Я кусала губы до крови, сжимала кулаки, чтобы не закричать, а едва, измученная, проваливалась в сон, изо всех щелей лезли монстры. Жуткие, жестокие, скалившие волчьи пасти, глядевшие на меня янтарными глазами с золотой каемочкой. Сначала я умоляла его пощадить, пыталась лаской погасить жестокий огонь в глазах, уговаривала, а потом убегала. Бежала, ползла, захлебываясь слезами и ужасом. И он всегда настигал меня, набрасывался, и я чувствовала, как его зубы впиваются в мою плоть. Просыпалась с криком, с дико бившемся сердцем, с мокрым от слез лицом. Все страшные ощущения постепенно отступали, а на их место проникали ядовитые щупальца страха. В ту ночь он научил меня бояться до панической атаки, до паралича, до безумного желания сбежать.
Мне снился то лес, то наш дом, то эта палата, но итог всегда один – Руслан меня настигал и уничтожал, раз за разом. Словно пленку заело на самом жутком моменте.
Утром легче не стало. Разбитая, уставшая, с опухшим лицом, лежала и рассматривала свои тонкие руки, покрытые ссадинами и синяками. Когда же боль пройдет? Я устала. Не могла бороться с ней и со страхом одновременно. Они меня выматывали, не давая передышки. Почему я не излечиваюсь? Что не так?
Или организм еще не освободился от ненужных лекарств. Надо еще потерпеть, да? Не знаю, получится ли.
И я ждала. Губы в кровь закусывала, упрямо от лекарств отказывалась, но ждала, когда организм проснется и начнет спасать сам себя. А он не просыпался. Ни к следующему вечеру, ни к утру, когда уже перед глазами кровавые круги от боли плыли. Ну сколько можно? Очнись! Жизнь продолжается, надо на ноги вставать, влачить дальше свое никому ненужное существование! Я даже разозлилась – хоть на это сил хватило! Глаза прикрыв, в себя ушла, пытаясь настроиться на мирный лад, на выздоровление. Потянулось к своей второй сущности, ожидая привычного отклика, но в ответ тишина. Ни единого шороха. Похоже, моя волчица ослабла больше, чем я. Снова потянулась к ней, но результат тот же. Уже чувствуя, что случилось что-то страшное, непоправимое, раз за разом пробовала, но неизменно натыкалась на пустоту. Холодную, звенящую, наполненную горьким эхом.
Волчицы не было! Она не притихла, не была ослаблена, как мне показалось изначально, она просто исчезла. Растворилась, оставив меня одну. Осознание этого страшного факта напугало меня еще больше. Я копалась сама в себе, умоляла ее откликнуться, помочь, ее оставлять меня одну, но все бесполезно. Я даже была готова, наплевав на осторожность, перекинуться прямо в больнице, но не могла.