Марк Поповский
Разорванная паутина
I. Ночной репортаж
Странное приглашение! Я еще раз перечитал телефонограмму, присланную из редакции: «Академик Константин Иванович Скрябин может принять Вас в 11. 30». Академик Скрябин! Я давно искал возможности познакомиться с человеком, который приобрел в народе столь необычную популярность. Все знают этого единственного в стране члена трех академий: медицинской, сельскохозяйственной и Академии наук СССР, многие слышали о его всемирной славе, о присвоенных ему наградах и званиях. Но почти никто не имеет представления о сути занятий Скрябина. О его науке ходят анекдотические слухи, видимо скрывающие за собой всеобщую непосвященность. Наконец-то я смогу увидеть ученого и познакомиться с делом его жизни: редакция поручила мне взять у академика интервью. Но почему он приглашает меня к себе чуть ли не в полночь?
Медленно поднимаюсь по малолюдной в этот час улице Горького. Недавно прошел короткий весенний дождь, и асфальт отражает огни редких автомобилей, холодный отсвет пустующих магазинов. Москва засыпает. Останавливаюсь возле солидного здания, отделанного по цоколю красным гранитом. Ученый живет здесь. До назначенного мне срока остается еще пять минут. А вдруг все-таки вышла ошибка, и в телефонограмме речь идет об 11. 30 утра? Не без волнения поднимаюсь на четвертый этаж и нажимаю кнопку звонка. Было бы очень неудобно разбудить почтенного академика…
Открыл сам Скрябин. Я сразу узнал его. В последние годы в журналах и газетах не раз появлялись портреты этого высокого, сутулящегося профессора с длинными, отброшенными назад седыми волосами. Бородка и свисающие пышные усы делают его похожим на ученых конца XIX столетия. Изящная, несколько старомодная манера пожимать руку и забота, с которой хозяин помог гостю устроить на вешалке плащ, снова напоминают, что передо мной человек, встретивший нынешнее столетие уже 22-летним юношей. Восемьдесят четыре года… В таком возрасте поздние встречи едва ли уместны. Но нет, Константина Ивановича не удивляет мой визит. Академик улыбается и как будто даже виновато разводит руками:
— Что поделаешь, приходится беспокоить людей. Дня не хватает. Беспечное отношение к времени — удел молодых, старикам надо торопиться.
— Нетерпеливый экспериментатор Пастер называл ночи «часами ожидания».
— Видимо, он говорил так в молодости, — отвечает академик. — У меня нет права даже на такое ожидание.
У Скрябина лицо старого русского интеллигента, но в облике нет ничего стариковского. Мысль живая, порой лукавая непрерывно играет в прищуренных глазах, в движении тонких пальцев. Хотя в обращении он прост и мил, неоспоримое умственное превосходство хозяина дома начинаешь ощущать с первой же минуты знакомства.
Оказывается, я не единственный гость. Скрябин просит подождать несколько минут: он заканчивает беседу с аспирантом. В кабинете сидит молодой ученый. На столе, на креслах и стульях разложены листы толстой рукописи, очевидно диссертации. Должно быть, разговор продолжается уже давно. Впрочем, меня привлекло не содержание, а скорее тон беседы. Маститый академик разговаривал со вчерашним студентом, как с товарищем. С явным интересом он выслушивал доводы собеседника, размышлял вслух над результатами опытов и целиком был в том мире, где, как он сам мне потом говорил, «и академики и аспиранты равны, ибо абсолютно все равно, кто установит научную истину — человек с дипломами или без оных». Юноша собрался уходить, и Скрябин провожает его до двери. Я слышу, как Константин Иванович настоятельно просит аспиранта:
— Проработайте рекомендуемую литературу и зайдите ко мне недельки через две, в это же время. Да, да, не раньше десяти. Лучше даже в начале одиннадцатого. Время? Ну, конечно, всегда найдется.
Ищу в обстановке кабинета чего-нибудь такого, что раскрывало бы научные интересы академика. Но, кроме громоздящихся повсюду книжных и журнальных гор, ничто не говорит мне о пристрастиях хозяина дома. Зато на стенах немало знаков внимания к нему отечественных и зарубежных коллег. Азербайджанский ковер с вытканным портретом Скрябина, видимо, дареные китайские картины на шелке, фотографии, изображающие Скрябина то в Академии наук в Польше, то на улицах Софии. Нет сомнения, современники высоко ценят его. Но за какие заслуги? Стрелки часов уже довольно близко сошлись близ цифры «12», когда качался долгожданный разговор о главном. Первая же фраза приковала мое внимание.
— Чтобы постигнуть содержание и назначение нашей науки, вам следует уяснить весьма простую истину, которую, однако, половина человечества не знает, а другая упорно игнорирует. Дело в том, что мы, обитатели планеты Земля, живем в эпоху расцвета не только вида Homo sapiens — человека мыслящего, но и в эпоху блистательного развития паразитических червей. Они повсюду: в теле человека, сельскохозяйственных и диких животных, птицах, морских и речных рыбах, моллюсках, в почве, в воде и даже в растениях.