Как только они снова исчезают за густыми деревьями, я принимаюсь за работу, морщась от мороза, но стискивая зубы и просто иду прямо. Я действительно, реально ненавижу это. Грязь настолько густая, что я чувствую, как она просачивается в мои ботинки, и когда я, наконец, добираюсь до другой стороны, мне приходится снимать обувь, чтобы попытаться очистить ее от слизи.
Когда я сделала все возможное, чтобы опустошить их и снова завязала кроссовки, я поднимаю взгляд и вижу, как Гейб убегает к деревьям, как будто он остановился, чтобы понаблюдать за мной. У меня в груди екает сердце, как будто это победа, что ему не наплевать на то, что я справлюсь, но, насколько я знаю, он надеялся увидеть, как я тону.
Печаль, которая охватывает его, когда я рядом, говорит о том, что он беспокоится обо мне, но я не хочу об этом думать.
Затем мне приходится пробежать еще четверть мили, земля гораздо более неровная и опасная в мокрой, скользкой обуви. Я замерзаю, и мои бедра натираются, благодаря воде и шортам, и я вроде как хочу умереть.
Я собираюсь позвонить Норту и содрать с него шкуру за это дурацкое занятие.
Деревья снова расступаются, и я нахожу, что большинство других учеников убегают от следующего препятствия, уже преодолев его и получив больше преимущества передо мной. Я замечаю спину Гейба, когда он оставляет меня позади, на этот раз не оглядываясь, и делаю глубокий вдох.
Вдоль столбов натянута колючая проволока, низко опущенная к земле, и студенты всей армией ползут под ней. К тому времени, как каждый из них выбирается на другую сторону, они покрыты грязью и землей, царапинами и порезами на руках, потому что это не для того, чтобы столкнуть нас всех, это для того, чтобы разрушить нашу волю и сломить нас.
На этот раз я не жду, чем дольше я смотрю на колючую проволоку, тем меньше мне хочется ползти под ней, так что передо мной все еще другие студенты пробираются сквозь нее. Конечно, они все проходят это намного лучше, чем я, едва издавая чертов звук, пока я хрюкаю и тяжело дышу, но я стараюсь не зацикливаться на этом.
По крайней мере, то, что я не в форме, помогает мне протискиваться под проволокой, благодаря моему полному отсутствию задницы. Я беру инициативу на себя перед девушкой передо мной, благодаря тому, что ей приходится следить за своей потрясающей попкой. Я больше не завидую тому, что она у нее есть.
Ладно, я все еще немного завидую.
Мои руки разрываются на куски, когда я наконец добираюсь до конца, и мне приходится делать все возможное, чтобы смахнуть гравий и колючки, прилипшие к ранам. Девушка, мимо которой я проскользнула, не утруждает себя уборкой, она просто бросает на меня свирепый взгляд и убегает по тропинке, как будто для нее это обычный пятничный день.
Что за чертова психичка.
Следующую четверть мили я пробегаю медленной трусцой, каждая клеточка моего тела кричит мне остановиться. Когда все это дерьмо закончится, на моих бедных, мокрых ногах определенно появятся волдыри. Я сосредотачиваюсь на своем дыхании и говорю себе, что все это скоро закончится. Я могу ошибаться, может быть еще пятьдесят херней, через которые нужно перелезать, пролазить и ползти, но мой разум может сломаться, если я буду думать об этом слишком много.
Когда поляна, наконец, появляется из ниоткуда, слезы покалывают уголки моих глаз, а из носа течет. Я, должно быть, выгляжу совершенно растерянно, и я благодарна, что никто не видит меня такой.
Следующее препятствие — А-образная рама с сеткой поверх нее и большой лужей мутной воды под ней, оттуда исходит запах, от которого у меня выворачивает живот. Если я попаду в это, есть стопроцентная вероятность того, что я закончу с плотоядными бактериями, так что даже если я собираюсь сегодня вылететь из этого дерьма, это не то препятствие, на которое я собираюсь напороться.
Я не уверена, что кто-нибудь из моих Связанных поверит, что мне нужна медицинская помощь, прежде чем я, черт возьми, помру.
Мои руки трясутся, а пальцы полностью немеют, когда я пытаюсь ухватиться за веревочную сетку, поэтому я замедляюсь, будь проклята гонка, и осторожно проверяю свою хватку, пока не буду уверена, что не поскользнусь и не упаду, прежде чем начну карабкаться по А-образной раме. Мне наплевать, если я буду последним человеком, который пересечет черту, для меня этого достаточно.
Я не могу думать о команде, когда команде на меня наплевать.
Когда я достигаю вершины, мне приходится потратить секунду, чтобы подавить рвоту, поднимающуюся к горлу, медный привкус крови во рту, и я просто сижу там и делаю несколько глубоких, судорожных вдохов. Отсюда я вижу конец трассы, линию деревьев прямо перед воротами, чтобы убраться к черту из этой адской дыры, и я делаю еще один глубокий вдох, прежде чем спуститься с другой стороны.