Его агония продолжалась довольно долго. Зиверг наслаждался своей победой и методично уничтожал противника изнутри, кромсая его мозг, который, похоже, за несколько лет полностью восстановился. Когда Энгельс перестал шевелиться и последняя судорога пробежала по его телу, многоножка покинула поле битвы и вернулась в искалеченное тело Бугая.
— Вот и всё, недоумок, — с мстительной ухмылкой прошептал он, пиная мёртвое тело носком армейского сапога. — Теперь тебе уж точно нет пути назад. Гори в аду, чудовище…
Придя наконец в себя, Зиверг с удивлением осознал кое-что: на поляне было необычно пусто и тихо, никого из живых кроме него. Где же все? Где беглец и солдаты? Где, чёрт побери, Клу, Мишутка и Карло? Если эти неудачники снова упустили его Сферу, когда она практически была в их руках, он лично, без какого-либо сожаления, расправится с каждым из них.
Ступая по следу разрушений, оставленных в лесу его приспешниками, Пантелеймон вскоре вышел к аномалии и остановился. Три фигуры — две крупные и одна совсем небольшая — застыли в мерцающем пространстве, словно мухи, попавшие в древесную смолу.
— Дурачьё…
Увиденное не оставляло сомнений — коварный план Акудника сработал полностью. Зиверг лишился всех своих людей. От досады заскрипев зубами, последний душман резко развернулся и, не оборачиваясь, направился в сторону горного хребта, который разделял обе лакуны. Впереди у него было ещё много работы. А душманы… что душманы? Когда он вернёт себе Сферу, у него будет столько бойцов, сколько он пожелает. Хоть все обитатели Чёрного Лебедя.
Зловещая аномальная туча, тёмная от сгустившейся ярости, разразилась первыми раскатами грома. Они прогремели, подобно рогу древнего бога войны, призывая к началу безумного пира. Воздух, густой и наэлектризованный, тут и там вспыхивал яркими огнями, которые уже собирались поближе к центру, словно в ожидании чего-то грандиозного.
Прошёл всего час, и небосвод почти полностью затянуло чёрными щупальцами, которые извивались, образуя гигантскую воронку, как будто ввинчивающуюся из небесной тверди прямо в землю. Казалось, она грозила поглотить саму ткань реальности, разрушив существующий миропорядок. Жуткий, первобытный гул раздавался не только над городом, но и над его окрестностями. Деревья в лесах и горах зашумели, как будто предчувствуя приближение какого-то немыслимого ужаса, прорывающегося сюда из самых глубин времени и пространства.
Постепенно к поляне, на которой покоилось тело Энгельса Дьяченко, начали сползаться отвратительные существа, порождения ядовитых почв и кварк-глюонных полей. Это были ламантины и сомнамбулы, звероподобные и другие гротескные твари. И только одно объединяло их — все они были Чёрными. Словно воплощение кошмарных грёз, безмолвно, но неотвратимо, они стягивались к телу павшего, кривя свои уродливые дыры-рты.
Когда первое Искажённое существо из многочисленной группы приблизилось к Энгельсу и жадно всосало в себя его руку хлюпающими губами, глаза мертвеца открылись. В них больше не было той осмысленности, которую он обрёл после освобождения из утробы Удильщика. Напротив, теперь он, как и все присутствующие на поляне, казался столь же чужеродным и неестественным для этого мира. Он вырвал руку из пасти существа, а затем обвил его шею плетью из волос и подтащил к себе. Тварь сопротивлялась, но была значительно слабее. Через минуту Мертвец впился острыми зубами в плоть чёрного ламантина и начал жадно пожирать его. Остальные бросились в рассыпную, осознав, что этот противник ещё жив и куда проще отыскать другую пищу в городе. Благо, жителей в нём оставалось ещё в избытке.
Поглотив последний кусок жертвы, Чёрный Человек поднялся на ноги и расправил плечи. От былой внешности не осталось и следа. Теперь он весь, целиком, казался будто испачканным, залитым чернильной субстанцией.
Двигаясь по тропе в сторону аномалии, он был един с бушующим вокруг него светопреставлением. Фиолетовые молнии, десятки или даже сотни Чёрных, снующих по улицам Шахтинска в поисках пищи, и смертоносная дьявольская воронка над городом. Он стал гармоничной частью всего происходящего, как и его страждущие и голодные собратья, многоликие воплощения Хобота.
Глава 32. По другую сторону