В глазах Бориса появились злые слёзы. Фёдор молчал, не зная, что на это ответить. Неожиданно снаружи, за брезентовой тканью, раздались чьи-то осторожные шаги.
— Ложись давай обратно, — велел Фёдор, и парень вернулся на свою кушетку, притворившись, что спит самым глубоким сном.
В их секцию, отгороженную от остального автобуса, просочилась крепкая массивная фигура. Борис услышал чужой шёпот:
— Ну что, профессор? Он ещё не проснулся?
Открыв глаза, Акудник с изумлением уставился на Ивана Колесникова.
— А ты что здесь делаешь? — он прекратил притворяться.
— Так ты уже в норме? — обрадовался тот. — Это хорошо. Я вместе с Грынём сделали всё, как мы договаривались.
— О чём он говорит? — хмуро спросил юноша, глядя на Белоуса.
— Я попросил Ивана украсть твою игрушку, — прямо ответил профессор, — и он согласился.
— Ага, — ухмыльнулся в бороду Колесо, — эти тупые солдафоны будут в полнейшем шоке, когда обнаружат пустой сейф. Мы хоть в столицах ваших и не учились, но искусство медвежатничества в регионах всегда было на высоте.
Борис какое-то время смотрел на обоих своих собеседников, не понимая, о чём те толкуют. И только потом, когда он увидел на полу автобуса знакомый отцовский саквояж, до него наконец дошло.
— Что ты сделал? — промычал он. — Украл Сферу Римана? Но зачем? Что вы оба задумали?
— Вернуть её тебе, — осклабился Иван. — Честно говоря, после того, что я увидел и испытал, не хочу, чтобы такая опасная вещь попала к людям, испорченным властью и никчёмными идеями реваншизма. У них всех уже был шанс и, честно говоря, они его прое*али.
Борис перевёл взгляд на профессора.
— И что теперь? Думаете, я хочу снова тащить на себе эту штуку? После всего, что я узнал о ней? После всего, что она сделала мне? Для чего? Куда?
— Это не важно, — пробормотал Фёдор. — Тебе решать. Пусть и грубо, но Иван всё правильно изложил. Мир оказался в нынешнем его состоянии именно из-за таких людей, как те, кто хочет подчинить себе артефакт. Я говорю о верхушке ССВЛ. И уж поверь мне, парень, они нисколько не изменились, их цели и чаяния всё те же, что и были сто — двести — тысячу лет назад. Жадность, коррупция, власть — виток за витком история повторялась, пока эти люди своими руками не вызвали Армагеддон. Я умираю, но я не хочу, чтобы моя дочь жила в том новом-старом мире, который они наверняка ей устроят. Понимаешь?
Борис покачал головой.
— Не совсем. Что мне-то прикажете делать?
— Это уже твои проблемы, парень, — Колесников больно ткнул Бориса пальцем в грудь. — Свою задачу я выполнил, а теперь мы с людьми уходим отсюда. Пока солдафоны не очухались.
— Что? С какими людьми?
— С жителями Шахтинска и Красной Слободы, — ответил Иван. — После того, что произошло, они не очень желают оставаться с военными. И я их понимаю. Хотя, конечно, они им благодарны, что подсобили в трудную годину, но никто не хочет быть расходным материалом.
— А что произошло? — удивился Борис.
— Так ты не в курсе? Недавно у нас был один инцидент с пострадавшими. Погиб Оглобля и их старшина. Не отрицаю, что мой увалень виноват, но то, как его наказали заставляет меня ненавидеть этих людей. Вот почему я захотел уйти, а люди, узнав об этом, решили присоединиться.
— И куда же вы пойдёте? — хрипя спросил Фёдор. — Домой дороги нет. Там слишком опасно.
— Ты этого не знаешь, — усмехнулся Иван. — Я лично думаю, что вся чертовщина, случившаяся в последние дни, связана лишь с этой вещью, — он указал на саквояж с артефактом. — В любом случае, мы пока отправимся по трассе к Новогречанску. Я был там когда-то, до падения всего, и знаю местных. Возможно, кто-то из нас присоединится к ним, возможно, отправится дальше. Будущее покажет.
Колесников приблизился к брезентовой перегородке, намереваясь навсегда оставить в прошлом своих новых знакомых вместе с печальными событиями прошлых ночей, но почему-то он остановился.
— Что такое? — спросил юноша.
— Хочу передать тебе извинения от Ады Васильевны, — неловко сказал Иван. — Она сама не решилась к тебе зайти, но попросила меня. Кажется, у вас там что-то произошло неприятное…
— Нужны мне её извинения, — пробормотал парень.
— Ну, это тебе решать, — кивнул Колесо и со вздохом покинул огороженную секцию.
— Мне решать, — повторил Борис, судорожно сжимая кулак. Да что они все заладили. — Никто ничего не решает, — прошептал он.
— Ты же не собираешься сдаваться? — спросил профессор.
— А что если и так?