Эти и многие другие мысли пронеслись в его голове в одно мгновение, а затем густые кусты рядом с ним громко затрещали, как будто с другой стороны начало ломиться какое-то чудовище.
Мишутка! Это был он.
Зиверг поначалу обрадовался, неправильно оценив ситуацию, но жестокая атака зверя развеяла его иллюзии. Бросок медведя был по-настоящему страшен и не поддавался никакой блокировке. Тело генерала от удара взлетело в воздух и отправилось к озеру, грузно грохнувшись на разноцветную гальку. Гризли продолжил движение, намереваясь закончить начатое. Ещё через мгновение его окровавленная пасть сомкнулась на горле Зиверга, и начала мотаться из стороны в сторону, терзая плоть прежнего хозяина и не позволяя тому прийти в себя. Вскоре голова генерала отлетела в сторону и приземлилась прямо у ног Энгельса-перевёртыша.
Кровь сочилась из оборванной трахеи, и вместе с ней наружу выползло довольное мерзкое и жалкое существо. Оно тут же попыталось зарыться в землю, как умело когда-то, но что-то не получилось. В следующий миг голая нога прекратила мучения Зиверга, с хрустом раздавив его насекомоподобную оболочку. От когда-то наиболее опасного врага человечества осталась лишь красная грязь, едва выделяющаяся на фоне оранжевой травы.
Хобот нагнулся, чтобы поднять с земли голову генерала, и лизнул окровавленную щёку, пробуя того на вкус. Видимо, вкус человеческой крови ему понравился, потому что он прицепил её к своим волосам — туда, где уже находились головы Карло и Клу. Теперь Чёрный Человек напоминал безумного индейского шамана с неухоженными космами, идущего тропой войны.
Мишутка приблизился к Энгельсу, на ходу изменяя свой цвет. Последние бурые пятна на его шкуре исчезли полностью, обратившись в чернильные кляксы, а воспалённая глазница затянулась чёрной коркой. Теперь и он, Михаил Грязнов, исчез навеки, исполнив свою месть, а его тело безраздельно принадлежало частичкам безумного Эфириала, как и вся лакуна целиком.
Хобот-Энгельс, словно заправский всадник, взобрался на спину своего зверя, и Он-Они двинулись к близкой границе, на другой стороне которой — Он-Они чувствовали это — уже укрылись их заклятые враги. Время бесконечно ускорилось, приближаясь к развязке.
Эпилог
Они застыли посреди заброшенного города, пытаясь перевести дыхание после продолжительного забега. Перед ними возвышалась бетонная конструкция, напоминающая будку. На железной двери висел разбитый и покорёженный пульт доступа к её содержимому.
Наконец-то, подумал юноша, опускаясь на землю, наконец-то они добрались до цели. Отец, ты доволен?
Где-то там, глубоко под землёй, укрывался таинственный бункер с научной лабораторией, а вокруг, на поверхности, шелестел листьями осенний ветер, превращая крохотный городишко в неуютное царство разрушенных надежд и чаяний. Борис огляделся. Серые двухэтажные коробки домов, несколько заброшенных магазинов, невзрачная школа и не менее невзрачная ратуша. Чуть далее к юго-востоку, сразу за рощей клёнов, стояли три унылые многоэтажки, маяча своими полусгнившими остовами. Похоже, они так и не были достроены до Первой Волны, а после неё это уже никому не было нужно.
— Борис! — неожиданно подпрыгнула Эльвира, — Смотри туда! — её палец указывал в небо.
Борис кивнул. Он и сам уже успел заметить первые изменения на небосводе. Воздушные массы резко потемнели, в воздухе начинали скапливаться переливающиеся антрацитовые хлопья, похожие на сажу.
— Мы должны спешить, — негромко сказал Шон. В его словах и жестах скрывалось напряжение. — Хобот догоняет.
— Сколько же это будет продолжаться? — простонал юноша, поднимаясь на ноги.
Вопрос был риторическим и не требовал ответа. Злокозненный Эфириал будет преследовать их до тех пор, пока не доберётся до Сферы и не уничтожит её. Акудник знал, что это будет борьба до самого конца.
Артефакт подлетел к металлическим дверям, а затем испустил несколько коротких, сменяющих друг друга вспышек. Они каким-то образом закоротили нужные контакты в пульте управления, и створки дверей сдвинулись на пятьдесят сантиметров. Теперь путешественники стояли перед входом, зная, что им нужно сделать следующий шаг, но почему-то боялись, ощущая всю необратимость этого поступка.