Борис не стал слушать дальнейший диалог и вернулся в комнату. Пистолет, подумал он, где он? Эти отморозки забрали его себе? Неужели отцовский подарок так и канет в безвестность, навсегда перейдя к отбросам преступного мира? Как же обидно.
Исследуя помещение, Акудник обратил свой взор на старинный сервант, хранивший набор посуды: вилки, ложки и стаканы. Всё, как любили советские люди. Псевдо-богатство, расчехляемое аборигенами лишь по праздникам. Может быть в наборе есть нож?
Борис повернулся спиной к серванту и медленно открыл застеклённые дверцы, стараясь, чтобы они не скрипнули. Затем начал осторожно ощупывать содержимое. В картонной коробке обнаружилось несколько столовых ножей, но такими он мог бы резать верёвку до морковкиного заговенья. Внезапно юноша увидел среди них один не совсем обычный: серебренный, с серрейтером, чтобы удобнее было стругать мягкий хлебушек. За неимением лучшего, попробовать стоило. Медленно вытянув нож из коробки, Борис прихватил рукоятку двумя пальцами и принялся елозить пилообразным лезвием по грязной бечевке.
Минуты тянулись одна за другой. Прошло уже более получаса, а из результата пока что было только несколько неаккуратных порезов, капающая по рукам кровь, и наполовину измочаленная верёвка. Борис почувствовал панику: он либо истечёт тут кровью, либо с минуты на минуту эти ублюдки вернутся обратно. Два часа, конечно, не прошли, но кто сказал, что бандитам свойственна пунктуальность. Напрягая мышцы, Акудник дёрнул из последних сил — и надрезанное волокно с треском лопнуло. При этом кухонный нож выпал из окоченевших пальцев и отлетел к стене, предательски звякнув.
— Что это там? — раздался голос из соседней комнаты.
Не дожидаясь гостей, Борис бросился к окну и запрыгнул на подоконник. Лелея надежду, что окно не заскорузло от времени, он повернул ручку и рванул её на себя. Деревянная рама глухо скрипнула, и отчаянный парень отправился в пустоту, не смея оглядываться. Как раз вовремя. В тот момент, когда он поднимался на ноги, благодаря бога, что внизу находился не асфальт, а взрыхлённая землеройками земля, в комнату уже ворвались цепные псы Колесникова — Жора Оглобля и Юрка Грынь. Они готовы были рвать и кусать, но не отличались сообразительностью, поэтому не сразу осознали, что жертва благополучно выскользнула из капкана.
К тому времени, когда Борис добрался до моста через Кременную, солнце почти зашло за горизонт. На протяжении всего пути он оборачивался, пытаясь понять, преследуют ли его бандиты или отказались от погони. Похоже, что не преследуют. Отстали гады. Внезапно его сознание озарила ещё одна тревожная мысль: он ведь по сути сказал им, где остановился в Слободе. Это значит, что они могут нанести внезапный удар. Хотя на подобную операцию им понадобится какое-то время, а значит, он успеет ещё забрать брата и артефакт, прежде чем снова ударится в бега. Привычное для них занятие. Из Горынь-города бежали от бандитов Зиверга так же, посреди ночи, аж пятки сверкали.
Через полчаса оказавшись на деревенской площади, Борис остановился у деревянного стенда с объявлениями. В прошлый раз он проигнорировал его, но сейчас его взгляд привлекла черно-белая фотография, распечатанная на плохоньком принтере. Под ней же имелось обещание вознаграждения. Так вот почему на него так криво смотрели местные ребятишки. Очевидно, узнали. Странно одно, почему промолчал староста?
Борис тщательнее вгляделся в потрёпанную бумагу и усмехнулся. Он мог быть доволен — его физиономия благодаря шраму и дрянной печати казалась такой же бандитской, как и у шестерок Колесникова. Сам встретил бы такого в ночном переулке — напрудил бы в штаны со страху.
По мере приближения к подворью Степана, Борис с удивлением осознал, что происходит нечто необычное. Во дворе скопилось по меркам деревни немалое количество народа — пятьдесят-шестьдесят человек, многие с вилами и фонарями. Странное дело. Неужели кто-то умер? Непохоже на то. Гул голосов казался скорее разгневанным, а не жалобно-заунывным. Жители Слободы как будто требовали от старосты некоего ответа.
«Надеюсь, они заявились туда не по мою душу, — с чувством злобы подумал Акудник. — Было бы слишком много неудач для одного дня».
Осторожно пробираясь в сумраке, он вошёл на подворье, но не стал приближаться к возмущённой толпе, не желая рисковать понапрасну. Застыв под яблоней, он услышал немало странного.