Бармен мелко закивал, и Корсар, отпустив его, вихрем промчался по бару. Сорвал камуфляжную куртку с негра, закинул на плечо автоматическую винтовку М-16 с подствольным гранатометом, выгнал из-под стола полумертвую от страха проститутку, извлек оттуда же среднего размера рюкзак с нашитой именной биркой «Ник Моралес» и вернулся к стойке. Ее покрывала россыпь пакетиков с солеными орешками, чипсы, сигареты, печенье, пачки жевательной резинки, несколько банок пива и разнокалиберные бутылки. Среди всего этого добра сиротливо затерялись баночка сардин, баночка паштета и толстая черствая лепешка.
– Ты что, издеваешься?! – надвинулся на бармена Корсар. Особенно ему в глаза бросилась жевательная резинка. Лицо его при этом, видимо, изменилось не в лучшую сторону. Бармен побледнел и отшатнулся.
– Не, не, – запричитал он, закрываясь дрожащими руками. – Повеч няма ништо, господине! Наистина, наистина![10] – Твою мать! – выругался Корсар. Звуки стрельбы приближались. Он пристроил рюкзак на высоком круглом табурете перед стойкой и в спешке сгреб в него все съестное, что на ней находилось. – Эй ты, халдей! Партизаны в здешних горах есть? Ну, повстанцы, понимаешь?
– Има, има. Ами не знамо ништо! – бармен мотал головой утвердительно и отрицательно одновременно. – Господине, имамдетса…[11]
– Ну и черт с тобой! – Андрей напоследок стянул с сержанта сбрую со всевозможными подсумками, выпрыгнул в окно и наполовину побежал, наполовину покатился вниз по склону, оставляя за спиной исчерканное струями трассирующих пуль небо.
Подгоняя двух низкорослых мохнатых лошадок, навьюченных вязанками хвороста и яркими полиэтиленовыми мешками с какими-то травами, по узкой тропинке вдоль обрыва поднимался маленький старичок в поношенной бурой ветровке, в сапогах и с копной жестких седых волос на голове. И хотя из-под вьюка передней лошади виднелся приклад, по-видимому уже обычной в этих краях прогулочной принадлежности – карабина, погонщик выглядел на удивление патриархально и неагрессивно. Корсар вспомнил бандитскую рожу чабана и опустил монокуляр. Никакого сравнения. «Это твой шанс, – сказал он себе, – решено». Последние два дня он все чаще разговаривал сам с собой, гоня этим прочь усталость и добирая бодрости у понимающего «собеседника».
После своего сумбурного рейда в Мелник он, опасаясь преследования, всю ночь пытался оторваться и запутать следы. Под утро выяснилось, что это ему удалось, но, к сожалению, он теперь и сам не знал, где находился. Наверное, разумнее всего, размышлял он, было бы вернуться обратно к городу – там его меньше всего будут ждать. Но, не решившись на это до вечера следующего дня, передумал и зашагал к границе. Еда была по-прежнему главной его заботой. Запасы, прихваченные в баре, он уже подъел. Оставались соленые орешки, но от них невыносимо хотелось пить.
Когда старик поравнялся с его укрытием, Корсар привстал и нарочито неторопливо вышел из-за камней, держа наготове снятую с предохранителя М-16 стволом вниз. Береженого Бог бережет! Мало ли какими неожиданностями чреваты эти горы.
– Здорово, батя, – Корсар попытался придать своим словам приветливую интонацию, но не справился с голосом, и тот прозвучал хрипло и настороженно.
Маленькие, как черные бусины, живые глаза старика проворно зыркнули по сторонам, словно в поисках тех, кто еще мог находиться в засаде на обочине тропы или за спиной чужака, потом пытливо обследовали незнакомца с головы до ног, на мгновение задержавшись на сержантских нашивках, которые Андрей поленился оторвать от трофейной куртки.
– Здраво, сынко, – наконец вполне дружелюбно отозвался старик и даже сделал неопределенно-приветственный жест высохшей, как птичья лапа, заскорузлой рукой.
«Фу-у, контакт, кажется, установлен», – с облегчением вздохнул Корсар, ощущая мучительные спазмы переваривающего самого себя желудка.
– Батя… Ради Бога… Дай что-нибудь пожрать! Я заплачу.
Может, ему показалось, но колючие глазки старика вроде потеплели. Скорее всего, он уже догадался, кто перед ним, а этого было достаточно, чтобы заслужить расположение любого настоящего македонца или болгарина – сына своей Родины.
– Аиде, сынко, чекай малко! – засуетился он, отвязывая от вьюка обшарпанный пакет с полустертой рекламой «Мальборо». – Аиде, баничка! – предложил он, протягивая Андрею аккуратный сверток в чистой тряпице.
Внутри оказались слоеный пирожок с брынзой и крутым яйцом, похожий на сербскую паницу, но до обидного маленький, и пара румяных яблок. Летчик сглотнул слюну и с таким энтузиазмом впился зубами в пирог, что едва не поперхнулся.
– Моля ти, сынко, испий, – как-то странно торжественно протянул старый горец летчику помятую и явно видавшую виды латунную флягу солдатского образца, до этого висевшую у него через плечо. – Убаво пиринско вино. Сами го правим и само на добри другари го давам да пият!
Но Корсар его почти не слушал. Схватив флягу, он с удовольствием глотал кисловатое красное вино, которое немного попахивало кожей бурдюка и какими-то душистыми травами.
Когда он наконец оторвался от латунного горлышка, то увидел, что мир вокруг него стал ярче, горы – прекрасней, покрывающий их лес – величественней, небо – ясней, а старый македонец – симпатичней.
– Спасибо! – искренне поблагодарил он и с чувством пожал маленькую мозолистую ладонь горца.
– Хвала!
В одном из карманов трофейной куртки Андрей нащупал несколько скомканных долларовых банкнот, но подсознательно почувствовал, что предложить старику хотя бы доллар НЕЛЬЗЯ, обидишь смертельно, и потому лишь еще раз поблагодарил погонщика.
– Сынко, – вдруг просто и прямо спросил македонец. – Не ти ли сионзи сваления над Благоевград летец?
Что тут ответишь?
– Я, – так же просто сказал Корсар. «Черт, – мелькнула невольная мысль, – до чего точно это у них звучит. У нас – „сбитый летчик“, у них – „свалЕный летец“…» – Ти не си сербин, – продолжил между тем цепь своих догадок старик. – Ти си рус, нали?
– Точно, русский, – подтвердил Корсар. «Вот ведь шустрый дедуля, – усмехнулся он про себя, – того и гляди, выложит мне дату и место моего рождения, всю биографию и послужной список».
А старый горец вдруг по-военному вытянулся и даже как-то помолодел.
– Я знаю говорить по-русски! – не без гордости заявил он, с некоторым усилием подбирая забытые слова. – Много години назад я воевал плечо до плечо с руски солдати при Ниш и Балатон! Втора Болгарска армия, Девети Македонски комни полк. При Балатон от наш полк оцелело четыредесят войници и един офицер, но мы дали руски братя спокойно отходить от германци… – Старик на миг прикрыл глаза. – Аз сым ранен при Балатон и награден с ваши орден «Червена звезда»! А след това прекарах три години в ваша «зона» в Донбасс, «зэ-ка»!
Корсара поразила внезапная перемена, произошедшая со стариком. Его открытое доброе лицо стало вдруг холодным и замкнутым. Глаза потемнели от тяжелых воспоминаний.
Кто бы мог подумать, что в самом сердце этого горного края ему встретится человек, в судьбе которого словно отразилась непростая история болгарского народа, его душа, в которой неизвестно чего больше – вековой благодарности за подаренную некогда героями Шипки и Плевны свободу или ненависти за ту же свободу, но уже отнятую в сорок четвертом правнуками освободителей.
«Вот сейчас он спустится в долину и сдаст меня американцам, – мелькнула гадкая мыслишка, – те очень мне обрадуются и дадут отличный шанс на том свете плюнуть в рожу какому-то сукину сыну, который много лет назад упек за колючку этого славного старикана…» И тут старик поманил летчика за собой:
– Аиде! Ке одимо! Я заведу тебя до наши ребята, сите в комитетска чета… В… как то есть? В партизански отряд!
Корсар, до этого ни о чем другом и не мечтавший, вдруг засомневался.
– Хвала… – не совсем уверенно поблагодарил он. – Но я уж как-нибудь сам…
– Нет сам! Нет сам! – разволновался старик. – Сам нема да се оправиш! Лестно ке те заловят! Там, долу. Там внизу. как это… облав! – почти выкрикнул он это знакомое ему, видимо из лагерного прошлого, слово. – В Банско от Благоевград дошли с грузовики две роти амерички войници. Шмонаютпо села, из планини. Завчера, – старик еще раз выразительно покосился на Андрея, зацепившись взглядом за черную повязку на глазу, – завчера в Мелник някой изклал, како овни, два амерички сержанта. Го ищут! Сынко, – он словно когтями вцепился в рукав Корсару, – нема да слизаш долу! Ако ке измыкнеш от американци, наши-те кучета ченчета те ке заловят… точно!