– Као, другари, не пийло ли за союзничество? – звонко и даже торжественно провозгласила она. Ее неуверенно поддержали несколько голосов: «За союзничество! За Руссия!» Корсар осушил стакан, заведомо не придавая значения вкусу напитка, – просто чтобы довести до конца этот ритуал, а заодно и расслабить натянутые нервы. И тем неожиданней оказались необычайный аромат, мягкость и в то же время забористость местной ракии.
Между тем девушка забрала у него стакан и кокетливо надула губки, как бы обижаясь на невнимательность гостя. И совершенно неожиданно для себя самого Корсар вдруг церемонно щелкнул каблуками и нежно поцеловал ей руку.
– Благодарю вас, мадемуазель!
Маленькая санитарка демонстративно устроилась на подлокотнике его шезлонга («Так она, пожалуй, и на колени мне переберется!») и спросила:
– Кажете, молим, господине пилот, нали вие свалили някой от неприятельски авиони?
Что значит по-болгарски (или по-сербски, или по-македонски, черт его разберет) «свалить», Корсар уже знал, а слово «авион» в переводе не нуждалось. Внимание единственной дамы в компании льстило его самолюбию: «Оказывается, я еще способен нравиться женщинам!» И Корсар с удовольствием ответил:
– Даже несколько. Правда, не свалил, а на аэродроме разбил. – Для наглядности он сделал несколько жестов руками, изображая заход на цель и ее взрыв.
Девушка смотрела на него с восхищением, но следующий ее вопрос оказался совершенно неожиданным для настроенного на романтическое знакомство летчика:
– От коя модель?
– Модели? – Надо же, и здесь все не как у людей. – А-10, «тандерболт», такие большие двигатели сзади.
– Знаемо. Они бомбардировали Белград, – ответила сербка, и взгляд ее, став ледяным и ненавидящим, уперся в пространство.
Корсар перестал для нее существовать, и все остальное тоже. Все, кроме исковерканного войной прошлого.
Летчик понял, что дальнейшие попытки привлечь к себе внимание Весны будут сейчас по меньшей мере неуместны, однако заскучать ему не дал новый персонаж этой странной компании, не менее колоритный.
– Между первой и второй промежуток небольшой! – провозгласил с безбожным акцентом по-русски веселый и густой бас. Его обладатель, огромный усатый мужчина лет тридцати, в сером комбинезоне полувоенного покроя и высоких сапогах с пряжками на голенищах, похоже, был знаком не только с русским языком, но и с кой-какими русскими обычаями. С бутылкой в руке он шагнул к Корсару: – Руссия можно любить не любить, а выпить с русским я всегда любить! За твоя держава!
И он опрокинул бутылку горлышком в стакан гостя. Не поморщившись хватанув почти полный стакан, летчик решил, что показал этим парням «русский класс», но был жестоко посрамлен – великан в один глоток влил себе в глотку почти полбутылки, прямо из горла. Впрочем, общество этого веселого гиганта вовсе не угнетало, а наоборот, располагало к компанейскому трепу Первым делом Корсар похвалил местную ракию.
– Нравится? – откровенно обрадовался собутыльник.
– Лучше, чем сербская, много лучше! – согласился Корсар.
– А, сербы хорошо умеют только проблемы себе делать! – захохотал гигант и игриво подмигнул санитарке: – Не се притеснявай, Весна! Ну, пират, нека меня черти унесут, если я нема да побратаюсь с русом! – Он бесцеремонно заключил русского летчика в свои медвежьи объятия, оторвав от земли, и, помяв с минуту, наконец отпустил. – Я есть подвоевода, заместитель-командир на этой компании. Драган Македонов!
Корсар по-приятельски хлопнул его по каменному плечу.
– Слушай, Драган, а где ты так клево русский выучил?
– О, Одесса-мама! Я се учил там десят годин назад, высшая школа милиции… Ох, и пили же мы там!
– Ого! – удивился летчик. – Похоже, у вас тут в Болгарии все не на месте. Менты и те в партизаны пошли…
– Перво: я не мент, а полицейски околийски надзирател, то есть участковый милиционер на град Разлог. Мент – это в Руссия, а здесь – полицай. Второ: здесь не Болгария, Болгария там, на востоке, здесь – Пиринска Македония, и аз сум природен македонец, а не само фамилия у меня македонская. И я не ушел в партизаны, просто продолжавам да исполнявам свои задолжения полицейского. С отставката кабинет Кенчо Кенчева у эта держава има само едино законно правителство: Блгаро-Македонски революционен комитет в Букурешт… В Бухаресте!
– Сдается мне, ты один так понимаешь свои «задолжения». Те ребята, что чуть не подстрелили меня в Мелнике, тоже вроде были из болгарской полиции?
Багровое лицо подвоеводы сделалось еще краснее.
– Това не е полиция! – с пьяной яростью выкрикнул он. – Това сите специчари, майката! Спецназ Ихванова! Подонки, предатели, амерички кучета, майката! Стига! Ке чи покажу, как класть позор на моя серая униформа полиции!
С этими словами подвоевода с налитыми кровью глазами, но сохраняя при этом абсолютно четкую координацию движений, схватил со своего стула нагрудный патронташ и принялся набивать автоматный магазин. Странно, но половина партизан отставили свои стаканы и тоже принялись снаряжаться для боя. И даже апостол только сокрушенно покачал головой, явно не в силах остановить боевой порыв своего заместителя.
«Ничего себе планируются партизанские акции!» – ошеломленно подумал Корсар.
Однако пьяному карательному рейду против «специчар» все же не суждено было состояться, и произошло это так же нелогично, как и все остальное здесь.
Белобрысый албанец Лавдрин, до сих пор незаметный в общей суматохе, оторвался от своей кружки и вкрадчиво, но довольно громко предложил подвоеводе, намеренно говоря по-русски:
– Бате Драган, возьми меня с собой до Разлога.
– А чего?
– Ты на казарму пойдешь, а я по дороге лицей женский атакую. Говорят, в пансионе много восхищаются от герои-четники… – И албанец, вытащив откуда-то из внутреннего кармана две длинные ленты презервативов, пристроил их крест-накрест на груди, как пулеметные ленты. Раздался громовой хохот. Подвоевода заковыристо выругался, буркнул что-то вроде «отбой тревоги» и швырнул свои подсумки обратно на стул.
«Молодец парень! – решил про себя Корсар и окончательно простил албанцу эпизод с пистолетом. – Здорово охолонул ментяру! А то мало ли чего могло выйти. Пьяному-то море по колено…» Апостол, воспользовавшись моментом, постарался вернуть к себе внимание, представив весь взрывоопасный эпизод как продолжение церемонии «представлений».
– Ну вот, вы и познакомились с моим заместителем. А вот, – апостол указал на одетого в армейский болгарский камуфляж – в бурых и зеленых геометрических пятнах – безучастного ко всему молодого парня, который сидел и помешивал угольки стальным прутом, – вот рядовой Сливен Сливов из города тоже Сливен, отважный герой оборонительной войны, солдат Разлогского пехотного полка, почти полностью погибшего на поле чести…
– Подождите, – не понял Корсар. – Какой оборонительной войны?
В гайдуцком пристанище разом воцарилось молчание. Глаза всех присутствующих впились в Корсара с немым вопросом: «Ты что, действительно не знаешь? Или издеваешься?» «Ну вот, опять ляпнул. Да что со мной такое?» – с запоздалым раскаянием осознал уже не вполне хорошо соображающий Корсар.
Лишь тот, о ком шла речь и кто, по идее, должен был более всех задет такими словами, остался спокоен и даже безразличен. Не отрывая взгляда от огня, парень в солдатской форме достал из очага пламенеющий малиновый уголек, не спеша, словно не чувствуя жара, прикурил от него сигарету и с видимым удовольствием затянулся.
– Вы что, ничего не слышали о нашей славной оборонительной войне?! – наконец воскликнул апостол, и в его круглых глазах удивление опасно граничило с бешенством.