На вечеринке, когда они медленно покачивались в своем первом танце, я пила. И еще
пила.
— Тяжелая ночка? — сказал Роб, присаживаясь рядом со мной.
Я встретила его обеспокоенные голубые глаза и улыбнулась.
— Прекрасная ночь.
Он посмотрел на меня, его глаза мерцали от моего бокала в руке.
— Время пить винишко, — сказала я.
— Это шампанское.
— Да, хорошо, сегодня вечером мы будем ныть над шампанским, — сказала я.
— Да, ну, тебе лучше надеяться, что твое нытье не превратится в блевотину, потому что
твоя подруга только что вышла замуж, и я очень сомневаюсь, что она будет держать твои
волосы сегодня вечером, — ответил он.
— Ну, да, я это знаю. Почему думаешь ты здесь?
Роб засмеялся, покачав головой, когда поднял бокал.
— Есть. — Он улыбнулся, когда мои глаза сузились. — И потрясти задницей, конечно
же, — добавил он, когда я закатила глаза. — Хорошо. Я буду держать твои волосы. На самом
деле, они довольно короткие, поэтому я думаю, они сами будут держаться, — сказал он, нахмурившись, смотря на мои волосы.
— Мы почти похожи на близнецов, — сказала я, смеясь, когда он ткнул мне в ребра.
— Я хочу, чтобы ты знала, что я гораздо красивее тебя, — сказал он, вставая, когда
песня подошла к концу, и началась следующая. Он протянул мне руку, и я взяла ее, следуя за
ним на танцпол.
Я рассмеялась, когда он покрутил меня, и наклонил.
— Тебе лучше остановиться, прежде чем ты окажешься в моем шампанском, — сказала
я, когда он поднял меня обратно.
— Мия, ты точно знаешь, как убить настроение, — сказал Роб со стоном. — Я думаю, что найду другого партнера по танцам.
— Флаг тебе в руки. Мне все равно нужно в туалет, — сказала я, когда мы уходили с
танцпола.
Я услышала звонкий смех моей мамы, как только вышла на улицу и последовала за
звуком, пока не увидела, с кем она разговаривала, но к тому времени она заметила меня и
позвала.
— Мия, иди сюда! Ты знаешь, что Дженсен живет в Нью-Йорке? — спросила она.
— Кажется, я где-то об этом слышала, — сказала я, не смея на него смотреть. Конечно, я знала, что он живет в Нью-Йорке. Я также знала его адрес наизусть. Не потому, что я была
преследователем, а потому, что я навещала его двоюродную бабушку, и она заставляла меня
посылать ему коробки со всякими вещами.
Я могла бы просто не посылать вещи, и она бы никогда не вспомнила про это - ее
болезнь Альцгеймера ухудшалась с каждой минутой, но моя совесть не позволяла бы мне
спать спокойно по ночам, поэтому, когда она попросила, я не могла сказать нет. Я отправляла
все, от трусов-боксеров до одеял для его дочери. Я не знала, что причиняло мне больше боли, знать, что я никогда не увижу боксеров на нем или, что не дам чего-то маленькой девочке, которая должна была быть нашей, но не была.
— О, хорошо, вы двое говорили о твоем переезде? — спросила моя мама. Мои глаза
резко встретились с ее. Она сошла с ума? Во что она играла?
— Какой переезд? — спросил Дженсен больше от интереса, а не потому что, заботился.
Я посмотрела на него, чтобы убедиться, что я все еще могу читать его мысли, но он смотрел
на мою маму, а не на меня.
— Мия переезжает в Нью-Йорк на следующей неделе! — сказала моя мама, широко
улыбаясь, когда посмотрела на меня. — Она получила отличную работу там в качестве
фотографа…
— Мама, — остановила я ее, прежде чем она продолжила. — Я уверена, что папа ищет
тебя, и я сомневаюсь, что Дженсена заботит мое местонахождении или моя карьера, поэтому
тебе следует найти отца, или, может быть, Ханна нуждается в тебе.
Беттина отмахнулась от меня, как будто я какой-то надоедливый ребенок.
— Мия, мы тут разговариваем. Я уверена, Дженсен хотел бы знать, что ты делаешь в
Нью-Йорке. Вы в одной сфере.
У меня открылся рот.
— Да, Мия, я хотел бы знать, что ты будешь делать в Нью-Йорке, — сказал Дженсен. Я
повернулась, чтобы посмотреть на него. Я ненавидела его. Абсолютно и полностью
ненавидела его, в его глупой белой рубашке, которая покрывала его идеальное тело и темно-синий галстук-бабочку и соответствующие брюки. «Пошел ты к черту», - хотела я сказать, но не сказала. «Пошел ты к черту за то, что ты так чертовски неотразим для меня, даже
сейчас. Возвращайся к своей сопливой маленькой девочке и идеальной жене, мудак.» Это то, что я хотела сказать. Это сделало бы меня счастливой. Но я этого не сказала, потому что даже
у меня есть границы.
—Ну, веселитесь, крутые ребята. Я пойду пописаю, а затем вернусь на танцпол, —
сказала я вместо этого.
— Мия! — сказала моя мама с возмущенным вздохом.
— О, извините меня, — сказала я, поднося руку, чтобы прикрыть рот, когда я смотрела
на Дженсена, который явно пытался сдержать смех. — Я имею в виду туалет. Дамы не
писают.
Когда уходила, я услышала, как он смеется под извинения моей мамы, и когда я вошла в
ванную, то посмотрела в зеркало и поймала себя улыбающейся. Я сузила глаза и повторила
мантру, которую говорила себе с тех пор, как Дженсен ушел из моей жизни: У него есть
семья. Ты ему больше не нужна. Кроме того, у него было достаточно собственных причин, чтобы никогда больше не видеть меня. Я не могла поверить, что он был таким же искренним, как и раньше.
Я вернулась на вечеринку, я ела и пила, не прерываясь больше ничем, кроме Эстель, когда она присела рядом со мной на целых две секунды, чтобы отдохнуть.
— Итак, Нью-Йорк.
Я стояла у бара, наливая себе еще выпить, когда услышала вопрос, за спиной. Я
обернулась и встретила его серые глаза.
— Нью-Йорк, — ответила я, делая глоток, надеясь заглушить внезапную боль в груди.
— Ты бы мне вообще не сказала? — спросил он, наклонив голову, его глаза были
нечитаемы. — Ты бы переехала, может быть, жила бы рядом со мной, возможно, работала бы
с моими коллегами, и не сказала бы мне вообще ничего?
Мое сердце бешено колотилось, будто животное в клетке, пытающееся выбраться. В
конце концов, с тех пор как мы с Дженсеном были вместе, чувство бабочек в животе каждый
раз, когда я смотрела на него, исчезло. Видеть его каждый день, целовать его каждый день, просыпаться в его объятиях, волнение от блаженства угасло. Я не любила его меньше, не
хотела его меньше, но что я чувствовала прямо сейчас? То, что я чувствовала, будто мое
сердце буквально в его кулаке? Я перестала это ощущать, и я не была уверена, что мне