Елена расхохоталась звонко, как школьница, и порывисто чмокнула Брянцева в щеку.
- Ты обладаешь удивительным искусством приземляться. Причем приземляешься мягко, словно с амортизатором. Пойдем отсюда. А цветы теперь ты мне купишь.
На улице Брянцев увидел стоявшую в сторонке женщину с охапкой великолепных гладиолусов и забрал их все. Подойдя к оторопевшей от такого великолепия Елене, снял шляпу, взмахнул ею, поклонился с грацией испанского гранда и вручил букет.
- Желаю, чтобы другие твои желания исполнялись так же быстро!
- Эгоист ты, Лешка. Законченный. Ведь все мои желания вертятся вокруг тебя.
И тут Брянцев заметил человека, украдкой фотографировавшего их. Но не придал этому значения - мало ли охотников снимать уличные сцены.
Для Елены не было внове, что Брянцев - человек с размахом, что он всегда готов и умеет сделать приятное. Но, получив букет, она сразу преобразилась. Упруже стала походка, горделивее осанка, и вся она как-то помолодела.
Шли под обстрелом взглядов гуляющих. Елене доставляло тщеславное удовольствие читать в глазах восхищение, любопытство и даже зависть. Может быть, букет обращал такое внимание? Но на побережье в цветах нет недостатка. Значит, они сами. А почему бы и нет? Очень уж они гармоничная пара, хотя это гармония контраста. Он - большой, крепкий, смуглый, она - невысокая стройная женщина с копной светлых волос, с серо-голубыми глазами.
- Куда пойдем ужинать? - спросил Алексей Алексеевич.
Он не так хотел есть, как вырваться из толпы, разглядывавшей их.
Поднялись на второй этаж ресторана - привлек полотняный полог над головами, создававший иллюзию прохлады, и открытая терраса с видом на море.
Вечерело. И небо и море гасли, меняли краски. По воде, как по остывающему металлу, скользили "цвета побежалости" - фиолетовый, синий, багровый, розовый. Даже чайки меняли свою окраску. В полосе тени они выглядели обычно, но, попадая в зону, доступную солнечным лучам, мгновенно перекрашивались, становились розовыми и розовыми уходили вдаль.
Елена первая заметила эту удивительную метаморфозу и теперь уже не отводила глаз от моря. Когда стая чаек, встревоженная мчавшимся на них катером, взмыла вверх, она схватила Брянцева за руку, и он успел увидеть, как чайки залпом вспыхнули и тотчас погасли, снова уйдя в тень.
Потеряв сразу интерес к морю, Елена повернулась к Брянцеву.
- Ну что, опять обратимся к классике?
Она закрыла глаза, перелистала книгу и наугад ткнула пальцем в страницу. Взглянула, заколебалась и с явным усилием стала читать:
- "Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат... Точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих".
Елена замолчала и низко наклонила голову над книгой, будто всматривалась в текст, а на самом деле для того, чтобы скрыть слезы. Но они предательски капали на страницу. Взяла гладиолус, поднесла к лицу, опять-таки чтобы скрыть свое смятение.
Оркестр играл что-то заунывно-тягучее, ресторан заполнялся людьми.
Ели молча. Брянцев не сводил взгляда с лица Елены. Фотографии, которые он хранил у себя в кабинете в сейфе, не передавали его очарования. Всякий раз он находил в нем новое, неожиданное, непознанное и всякий раз убеждался, что оно лучше, значимее, чем представляет себе, когда они в разлуке. С грустью думал о том, как виноват перед Еленой, как истрепал ей нервы. Всегда уравновешенная, она вдруг стала плохо управлять собой.
Он робко дотронулся до ее руки и негромко сказал:
- У нас с тобой все иначе, Ленок. У нас все впереди...
- Будет иначе, - поправила Елена. - А пока...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
К Брянцеву долго не приходил сон. Совсем неподалеку, через несколько комнат, была Елена, и все мысли были с ней.
Но ослушаться он не решался, - прощаясь, Елена попросила не нарушать "правил внутреннего распорядка гостиницы". Не давали покоя и соседи по общей комнате, в которой его поместили из-за отсутствия свободных мест.
Сосед слева ворочался так, словно его поджаривали на сковородке, десять оборотов в минуту. Сосед справа лежал неподвижно на спине, но чудовищно храпел. Это был мастер художественного храпа. Что только не делал он со своим горлом! Шипел, как змея, рычал, как лев, свистел, как дрозд, булькал, как тонущий, стонал, как умирающий. В конце концов у Брянцева иссякло терпение, и он лягнул соседа ногой в бок. Тот на секунду затих, а потом разразился такими звуками, которые уже ни с чем сравнить было невозможно.
Странное отупение овладело Брянцевым. До сих пор Елена не наступала, терпеливо ждала, когда он сам разрубит этот гордиев узел. А сегодня... Сегодня не сдержалась. Даже запрещение войти в ее комнату он воспринял как попытку форсировать развязку. Он прекрасно понимал, что есть предел всякому терпению, что он не имеет права осуждать ее. Но почему-то, когда ему предоставляли свободу действий, это неизменно вызывало прилив нежности и теплых чувств, а когда его лишили свободы, теплота и нежность исчезали, уступив место раздражению.
Использовав все вариации храпа, сосед справа перешел на заунывные причитания, словно оплакивал покойника, и Брянцев еще раз двинул его ногой. Тот притих, посопел и снова начал причитать, причем с той же ноты, на которой его прервали.
Уже к утру, когда стекла окон стали сиренево-синими, ожесточение само по себе куда-то ушло. Он простил Елену. Она поступила так не из каприза, не из соображений тактики, а потому, что не могла иначе. Сколько раз она брала себя в руки, настраивалась на мажорный лад, оберегала его от всяческих царапин, и вот сорвалась. Глядя в потолок, по которому двигались непомерно вытянутые тени прохожих, он вспоминал все перипетии вчерашнего дня, и теперь уже жалость прокрадывалась в душу. Он был уверен, что Лена тоже не спит, анализирует свое поведение и мучается, боясь, что он истолкует ее действия как заранее обдуманный маневр.
Было уже совсем светло, когда он заснул. Проснулся от прикосновения чьей-то руки к своему лицу. Открыл глаза и просиял, увидев склонившуюся над ним Лену. Решил было, что она пришла звать его к себе, но тотчас заметил, что на ней синий рабочий комбинезон.
- Пора вставать, - сказала она и объяснила, как добраться до автохозяйства.
Не оглянувшись, не посмотрев, видит ли их кто-нибудь или нет, поцеловала Брянцева в лоб и ушла, постукивая по доскам пола высокими каблучками.
А он долго еще лежал, испытывая странную опустошенность и пытаясь разобраться в том, что с ним происходит. Стукнула в голову страшная мысль: будут ли они нужны друг другу так, как были нужны все эти годы? Не будет ли их союз просто инерцией стремлений, а не жгучей необходимостью? И не подменит ли приятное сосуществование радость больших, подлинных чувств?
На автобазу Брянцев приехал, когда Елена заканчивала обмер шин последней машины. Увидев ее гибкую фигурку, склонившуюся над покрышкой, он испытал чувство робости. Они должны встретиться, как малознакомые, чужие люди. Это всегда было мучительно и сбивало с толку даже в самые безоблачные времена. А теперь, когда в их отношениях пробежал холодок, не будет ли эта внешняя отчужденность укреплять отчужденность внутреннюю?
Елена с заправским видом рабочего человека вытерла ладонь о штанину комбинезона, пожала ему руку и представила шоферам: