- Ох уж, не надо, - пробурчал Мартин, - Можно подумать, у вас в Арвилоне все ангелы. Лесбияночки, наверное, тоже есть, а?
Чена даже не сразу поняла, о чем он говорит.
- А, ты имеешь в виду... Нет, у нас этого не бывает. Ты ведь учился в школе, разве ты когда-нибудь слышал или видел...
- Ну, в школе вы еще сопливые, а потом-то? Неужто уж совсем нет?
- Нет, - с легким удивлением сказала Чена, - Но зачем? Разве это так необходимо? Кроме этого так много интересных вещей в жизни...
- Но тело-то просит... Черт возьми, да вы, наверное, там все больные!
- Но ведь тело не главное в человеке, Мартин. Конечно, в детстве у всех бывает... Я помню, и у меня было. Фантазии всякие. А потом как-то... работа, тренировки, книги... не до того стало. И уж не с женщинами же, это совсем гадость! Да нет... Если бы у нас что-то такое было, все равно какие-то слухи бы ходили. Может, у кого такие мысли и бывают, но для этого и церковь. Ведь все мы, хоть в мыслях, а грешим. С грехами нужно просто бороться, вот и все. А потом, знаешь, может быть, те девчонки, кто без этого дела не может, просто из Арвилона уходят. Вместе с мальчишками.
- Остаются одни синие чулки...
- Это ты про меня?
- Да, чулочек мой драгоценный...
- Но Мартин, я же понимаю, что я дура необразованная. Ты меня научи... я не буду говорить, что это плохо. Просто я еще чего-то не понимаю. Я хочу быть с тобой, Мартин!
Чена прильнула к нему. И вдруг вскрикнула:
- Ой, смотри, летят! Низко как... Километр, не больше.
Мартин взглянул в потемневшее небо - прямо над ними, едва различимые, скользили четыре серебристые тени.
- Это, наверное, звено Маргарет... Они сегодня патрулировали, - в голосе Чены слышалась тоска, - отсюда самолетов не различить.
Она снова безвольно легла, чуть отодвинувшись от Мартина.
- А Эйлин никогда не сможет летать. И даже ходить не сможет. Никогда. Господи, какой это ужас!
Мартин прижал ее к себе, словно пытаясь утешить. Шелковистая, мягкая кожа Чены, пахнущая чем-то сладким, чистым, и духов никаких не надо - у Мартина голова кружилась от этого запаха. Ничего... она забудет со временем. Это война, что поделаешь. Зря все-таки я пальнул в ту парашютистку, подумал Мартин. Чего, спрашивается, испугался? Что бы она мне сделала? Да я и пальнул просто по привычке... Если б я знал, что это подруга Чены, что из-за нее теперь все эти страдания. Не дай Бог еще, Чена узнает... Хотя, откуда?
Они шли все дальше, и однажды только встретили каких-то доходяг-наркоманов у костра. Чена все порывалась им помочь, накормила их своими продуктами ("Ты же сам говорил, чего беречь, скоро все бросим!"), оставила одно из одеял. Здесь, к счастью, народу было мало. Вечерами Мартин брал свое, наслаждался за семь лет одинокой проклятой жизни. Жаль только, что Чена как-то вся сжималась, иногда вроде бы ей нравилось, приятно было, но что-то будто мешало. Она, впрочем, не возражала, даже если Мартин будил ее по три раза за ночь, "значит, так нужно". Не возражала, но он-то чувствовал невольное ее сопротивление.
- Ты не любишь меня, - сказал он как-то.
- Почему? - спросила Чена, помолчав.
- Потому что. Я же чувствую.
- Но это же другое... Понимаешь, я не могу... Я просто не могу научиться.
- Сколько тебе еще нужно учиться?
- Не знаю. Но я же честно хочу.
- Если бы ты меня любила, таких проблем бы не было, - сухо сказал Мартин. Он догадывался, что Чене больно это слышать, но ему уже было плевать.
- Но это не имеет отношения к любви. Я же правда люблю тебя. Я все для тебя сделаю, что захочешь. Я же из-за тебя ушла из Арвилона...
- Ну прекрасно! - возмутился Мартин, - И теперь ты будешь всю жизнь меня этим попрекать?
Чена расплакалась.
- Но разве я попрекаю? Мартин!
Внезапно она замолчала, подняла голову и прислушалась.
Кто-то шел прямо к ним, напролом, через кусты. Нет, там тропочка была, но очень узкая. Теперь и Мартин слышал. Чена вскочила, быстро натянула брюки, схватила свой "Лютик".
- Глядите, баба! - завопил кто-то в кустах, и тотчас раздалась автоматная очередь, и Чена с силой рванула Мартина вниз. Они лежали на берегу речушки, у небольших валунов, и теперь, бросившись на землю, Чена, а за ней и Мартин, не успевший взять оружие, быстро поползли по-пластунски укрыться за камнями. Трое хорошо вооруженных парней в кожаных куртках появились на поляне.
- Эй, баба, выходи, тебя не тронем! - позвал один.
- Еще одно движение, и я стреляю, - предупредила Чена. Мартин замер рядом с ней. Он понимал - его-то не пощадят. По курткам он опознал местную мафию, "кожаных драконов", собирающую оброк со всех, кто что-то выращивал в приграничной зоне. Эти парни славились веселой легкостью, с которой отправляли на тот свет каждого встречного, не способного быть им чем-нибудь полезным.
- Баба, да брось ты своего цыпленка, - стал уговаривать "дракон", - Ты же с ним все равно пропадешь. Пошли лучше к нам, а? Ты только на нас погляди.
Парни явно были навеселе. Чена аккуратно прицелилась и дала очередь мелкие камешки взвихрились из-под ног "драконов".
- Уходите, - спокойно приказала Чена, - Вам тут делать нечего.
- Ну, б...! - взвыл один из парней, - Погоди! - он выпустил очередь по камням, Мартин и Чена пригнулись. Безрезультатно. "Дракон" бросился вперед, Чена пальнула было по ногам, но поздно, парень стоял уже над ними, занося ногу в кованом ботинке. Чена захватила, как учили, ногу и рванула противника на себя - "дракон" полетел в речку. Сзади послышался гогот. Чена выпрямилась, подняв автомат, ее поза не оставляла сомнений - живым к ней подойти никому не удастся. Мокрый "дракон", разъяренный, поднимался из воды... И тут парни сделали ошибку. Они должны были схватить Чену. Ей было трудно выстрелить, воздушный бой - это совсем другое, а выпустить кишки человеку, стоящему прямо перед тобой, к этому нужно привыкнуть. Вместо этого двое стоящих на полянке бросились к Мартину, он не успел даже поднять оружие, схватили его, закрутили руки назад. Третий бросился на Чену, она отшвырнула его снова в речку четким ударом в солнечное сплетение... И увидела, как один из схвативших Мартина заносит над ним нож. Чена стреляла очень хорошо. У нее даже не возникло сомнения, не попадет ли она в Мартина. Она, почти не целясь, дала очередь, и "дракон" выронил нож, стал медленно, медленно падать, и тогда она выстрелила еще раз, и второй "дракон" отпустил Мартина. Третий, снова выбравшись из воды, не оглядываясь, бросился в кусты. Чена подошла к убитым.
- Легкая смерть, - сказал Мартин. Он весь дрожал.
- Ты бы оделся, - посоветовала Чена, - холодно.
За аэродромом была часовня, старая, в незапамятные времена построенная. И туда Чена, да и другие, ходили молиться. Иногда приезжали и священницы.
Чена, как и другие, не задумывалась о том, что убивает. Для нее важно было уничтожить самолет. Машину. Это был ее триумф, когда ей удалось сбить "Мага". Что произойдет с летчиками - спасутся они или нет, в конце концов, это уже не ее дело. Кроме того, понятно, и в высшем смысле все было правильно, они останавливали бомбардировщики, которые иначе принесли бы смерть сотням, тысячам женщин.
Но это что-то совсем другое - когда ты смотришь в глаза человеку, которого убиваешь. Хотя и это было правильно, иначе было невозможно, они убили бы даже не ее - Мартина. Вот только... Мартин мог бы быть на их месте. При других обстоятельствах он мог бы вести себя так же. И - она отдавала уже себе в этом отчет - любой из этих ребят мог попасть к ним в плен, и она бы сошлась с ним, возможно, так же. Нет, конечно, нет! Мартин такой необыкновенный, этот темный блеск глаз, худоба, стремительность движений, таких, как он нет. Но ведь и этих парней кто-то мог любить. Ей было не по себе. Она объясняла себе, что все правильно. И все равно было как-то нехорошо. Она покосилась на Мартина. Кажется, спит. (Они сменили место ночевки, не уходя, впрочем, слишком далеко). "Господи, Иисус Христос, - стала она молиться про себя, - Прости, помилуй меня. Защити и помоги мне, прошу Тебя, только Тебя люблю, только на Тебя надеюсь"... Знакомого тепла не было в сердце. Христос не отвечал Чене. Ей стало страшно. Я что-то делаю не так, подумала она. Это из-за "драконов"? Нет, поняла она, это было необходимо, неизбежно. Это не из-за них. Отчего же? Она стала молиться с новой силой, как учила мать Феодосия, три раза "Отче наш", потом "Радуйся, Мария, Дева Небесная"... Вдруг нетерпеливая рука Мартина стала гладить ее грудь.