— Коул, — сказала она дрожащим голосом, едва дыша. — Ты лгал мне все это время, ты жил в моем доме. — Она замолчала и смертельно побледнела. — Ты занимался со мной любовью. А все это было ложью.
— Не все, — мягко сказал он, подходя ближе.
Но она отшатнулась.
— Не надо. Слишком поздно, Коул.
— Если бы ты только выслушала меня… Я даже не представлял, что…
— И тогда ты женился на мне, — сказала Лорен, обрывая его. У нее задрожал подбородок. — Зачем?
— Я этого не хотел, помнишь? Это ты хотела.
Она вглядывалась в него, в этого красивого незнакомца, который пришел и завоевал ее сердце. Слезы хлынули рекой из ее глаз.
— Что ты подумал? Что, если женишься на мне, сможешь получить Джима? — Она хрипло рассмеялась, стараясь сдержать слезы. — Господи, как это все похоже на сцену из какого-то телевизионного шоу…
Выражение его лица перестало быть мягким.
— Послушай, Лорен. Я говорил тебе, что никогда не хотел снова жениться. Но когда ты попросила меня об этом, тебе было безразлично, кто я или чего я хотел. Ты просто хотела выйти замуж за кого-то, кому можно рассказывать собственные лживые истории.
Лорен покачнулась. Она вышла замуж за своего врага. Господи, какой же я была дурой, ахнула она.
Они одновременно повернули головы на звук подъехавшего автомобиля. Он громко гудел. Лорен замерла, стоя, как страж, перед дверью. Они с Коулом молча уставились друг на друга.
Теперь ей действительно было безразлично, кто он или чего он хочет, но будь она проклята, если позволит ему приблизиться к ее сыну.
Ее сердце сжалось, когда она услышала, как Джим позвал: «Мамочка, Коул!»
— Мой сын вернулся домой, — сказала она на удивление решительным голосом. — И тут останется.
Коул приблизился к ней, протянул руку.
— Лорен, ты должна меня выслушать.
Но она не была уверена, что сможет выдержать его прикосновение, поэтому выставила перед собой руку и выпалила:
— Я доверила тебе все, что у меня было. Мой дом, мою жизнь, моего ребенка, мое сердце… все. Даже если тебе удастся доказать, что ты отец Джима, ты не имеешь права становиться частью его жизни. И, видит Бог, он заслуживает лучшего отца, чем ты. — Переведя дыхание, она продолжила: — Я хочу, чтобы ты покинул наш дом немедленно. Или, клянусь, я вызову полицию, и тебя арестуют за вторжение на чужую территорию или за убийство, за что угодно еще.
Его глаза превратились в две синие льдинки, губы сжались и побелели. Она сделала глубокий вдох и заключила:
— А потом я сделаю все, чтобы держать тебя от Джима как можно дальше.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Коул сидел за потертой дубовой стойкой в баре пиццерии Херби и разглядывал крутящуюся рекламную тумбу, на которой был изображен огромный полярный медведь с банкой пива в лапах. Каждый раз, как тумба поворачивалась и этот проклятый медведь улыбался ему своей зубастой насмешливой улыбкой, Коул болезненно морщился.
Он допил кружку и, глядя на бармена, постучал по ее краю, что означало «принеси мне еще одну».
Если бы не Джим, его бы не было в этом заведении. Вместо того чтобы напиваться здесь, он бы уже уехал из этого городка на своем грузовике. Нет, не уехал бы. Даже если бы она привела в исполнение все свои угрозы, он не смог бы оставить своего сына. А сейчас ему казалось, что он не смог бы оставить и ее.
Каким же глупцом он был… и остается. Он, Коул Трэвис, Мистер Откровенный Циник, лелеявший нелогичную, глупую надежду, что сможет спокойно поговорить с Лорен, выложить ей все и она поймет, простит его…
Он взъерошил волосы. Черт, легко винить ее. Сколько раз он пытался сказать ей правду? Как раз столько, сколько раз она отказывалась слушать, вот сколько.
Да, для них обоих было бы легче не общаться, не знать друг друга. Но, если оглянуться назад, понимаешь, что это было бы ужасной ошибкой.
Бармен поставил перед ним новую кружку пива. Коул потер подбородок. Ясно, что на сто процентов виноват он сам.
Дверь за его спиной со стоном распахнулась, и полоска бледного дневного света проникла в полумрак бара. Коул невольно, ругая себя за это, повернулся на крутящемся стуле, чтобы посмотреть, не Лорен ли это.
Это была Шэрри, и вид у нее был отнюдь не лучезарный. Так, в нашем полку прибыло.
— Привет, папаша Джима, — сказала Шэрри с кривой улыбкой, опускаясь на соседний стул.
Он хмуро покосился в ее сторону и прорычал:
— Я не расположен к разговору.