Кажется, этот случай не был на Украине исключением. Тов. Кронрод, вернувшись весной 1964 г. с Украины, рассказывал мне, что ему показали несколько страниц из опубликованного там романа. Действие романа происходит в 1918 г. на Украине. В нём фигурирует комиссар Лейзерман, который приказал расстрелять многих украинцев и русских. По этому поводу автор “философствует” на нескольких страницах: почему расстреливают русских и украинцев? На Украине повсюду существуют Лейзерманы: в Киеве, в Харькове и т.д. Среди них есть богатые и бедные. Но все они преследуют одну и ту же цель: принести как можно больше вреда русскому и украинскому народам!
У меня нет никаких оснований сомневаться в верности этой информации [317]».
Как видно из приведённого фрагмента, Е.С.Варга по отношению к книге «Иудаизм без прикрас» занимает позицию, порицаемую отечественной либеральной интеллигенцией: «не читал, но не согласен и осуждаю».
Фактически он верен традиции, начало которой в «мраксизме» положил сам К.Маркс: иудаизм - в особенности его социологическая доктрина - должен быть вне изучения, дабы не было ни анализа, ни критики целей, на достижение которых он ориентирован, ни критики путей и средств достижения целей, дабы никто не задумывался об источнике происхождения всего этого и не выработал эффективную альтернативу библейскому проекту. В статье «К еврейскому вопросу» (1843 г., полемика К.Маркса с Бруно Бауэром о путях эмансипации [318] евреев в общество) именно К.Маркс фактически учредил негласный запрет для марксистов на изучение Библии и её воздействия на психику людей, а через психику - на политическую практику, воплощающуюся в историю на протяжении многих веков: «Поищем тайны еврея не в его религии, - поищем тайны религии в действительном еврее» - это расизм. И далее К. Маркс продолжает (пояснения в сносках, отмеченные обозначением «- Ред.», приводятся по цитируемой публикации, прочие пояснения и замечания - наши):
«Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие.
Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги.
Но в таком случае эмансипация от торгашества и денег - следовательно, от практического, реального еврейства - была бы самоэмансипацией нашего времени.
Организация общества, которая упразднила бы предпосылки торгашества, а следовательно и возможность торгашества, - такая организация общества сделала бы еврея невозможным. Его религиозное сознание рассеялось бы в действительном, животворном воздухе общества, как унылый туман. С другой стороны, когда еврей признаёт эту свою практическую сущность ничтожной, трудится над её упразднением, - тогда он высвобождается из рамок прежнего своего развития, трудится прямо для дела человеческой эмансипации и борется против крайнего практического выражения человеческого самоотчуждения.
Итак, мы обнаруживаем в еврействе проявление общего современного антисоциального элемента, доведённого до нынешней своей ступени историческим развитием, в котором евреи приняли, в этом дурном направлении, ревностное участие; этот элемент достиг той высокой ступени развития, на которой он необходимо должен распасться.
Эмансипация евреев в её конечном значении есть эмансипация человечества от еврейства [319] . Еврей уже эмансипировал себя еврейским способом.
“Еврей, который, например, в Вене только терпим, определяет своей денежной властью судьбы всей империи. Еврей, который может быть бесправным в самом мелком из германских государств [320], решает судьбы Европы. В то время как корпорации и цехи закрыты для еврея или ещё продолжают относиться к нему недоброжелательно, промышленность дерзко потешается над упрямством средневековых учреждений” (Б. Бауэр. “Еврейский вопрос”, с. 114).
И это не единичный факт. Еврей эмансипировал себя еврейским способом, он эмансипировал себя не только тем, что присвоил себе денежную власть, но и тем, что через него и помимо него [321] деньги стали мировой властью, а практический дух еврейства стал практическим духом христианских народов. Евреи настолько эмансипировали себя, насколько христиане стали евреями.
“Благочестивый и политически свободный обитатель Новой Англии”, - говорит, например, полковник Гамильтон, - “есть своего рода Лаокоон [322] , не делающий ни малейших усилий, чтобы освободиться от обвивших его змей. Маммона [323] - их идол, они почитают её не только своими устами, но и всеми силами своего тела и души. В их глазах вся земля - не что иное, как биржа, и они убеждены, что у них нет иного назначения на земле, как стать богаче своих соседей. Торгашество овладело всеми их помыслами, смена одних предметов торгашества другими - единственное для них отдохновение. Путешествуя, они, так сказать, носят с собой на плечах свою лавочку или контору и не говорят ни о чём другом, как о процентах и прибыли. Если же они на минуту и упустят из виду свои дела, то только затем, чтобы пронюхать, как идут дела у других”.
Мало того, практическое господство еврейства над христианским миром достигло в Северной Америке своего недвусмысленного, законченного выражения в том, что сама проповедь евангелия, сан христианского вероучителя превращается в товар, что обанкротившийся купец начинает промышлять евангелием, а разбогатевший проповедник евангелия берётся за торговые махинации.
“Человек, которого вы видите во главе почтенной конгрегации, был вначале купцом; когда он в этом деле потерпел крах, он стал священнослужителем; другой начал со служения богу, но как только у него в руках оказалась некоторая сумма денег, он променял кафедру проповедника на торговлю. В глазах большинства духовный сан - это настоящий доходный промысел” (Бомон, указ. соч., с. 185, 186) [324].
Бауэр считает “ложным такое положение вещей, при котором в теории за евреем не признаётся политических прав, между тем как на практике еврей пользуется огромной властью и проявляет своё политическое влияние en gros [325], когда это влияние стеснено для него en detail [326]” (“Еврейский вопрос”, с. 114).
Противоречие между политической властью еврея на практике и его политическими правами есть противоречие между политикой и денежной властью вообще. В то время как по идее политическая власть возвышается над денежной властью, на деле она стала её рабыней [327].
Еврейство удержалось рядом с христианством не только как религиозная критика христианства, не только как воплощённое сомнение в религиозном происхождении христианства, но также и потому, что практически - еврейский дух - еврейство - удержался в самом христианском обществе и даже достиг здесь своего высшего развития. Еврей, в качестве особой составной части гражданского общества, есть лишь особое проявление еврейского характера гражданского общества. [328]
Еврейство сохранилось не вопреки истории, а благодаря истории.
Гражданское общество из собственных своих недр постоянно порождает еврея.
Что являлось, само по себе, основой еврейской религии? Практическая потребность, эгоизм.
Монотеизм еврея представляет собой поэтому в действительности политеизм множества потребностей, политеизм, который возводит даже отхожее место в объект божественного закона. Практическая потребность, эгоизм - вот принцип гражданского общества, и он выступил в чистом виде, как только гражданское общество окончательно породило из своих собственных недр политическое государство. Бог практической потребности и своекорыстия - это деньги.
Деньги - это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога. Деньги низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар. Деньги - это всеобщая, установившаяся как нечто самостоятельное, стоимость всех вещей. Они поэтому лишили весь мир - как человеческий мир, так и природу - их собственной стоимости [329]. Деньги - это отчуждённая от человека сущность его труда и его бытия [330]; и эта чуждая сущность повелевает человеком, и человек поклоняется ей. [331]