Или… Или деду показали Сад потому, что он ему и был предначертан.
А ему – место, где он будет… Ждать? Суда? Или…
Чёрт возьми! Опять – сплошные «или»! Если ему и суждено попасть «к котлам», в любом случае это сделать надо – чему быть, того не миновать! А Марии всё же будет полегче, когда он освободит её от неизбежных и дорогих, но таких бессмысленных попыток удержать подольше на этом Свете его бренное, и болезненно истаивающее тело…
Однако когда Виталий подошёл поближе, темнота и её вращение-клубление словно заложили уши ватой, навалились странным гулом и давлением на сознание и черепную коробку… Он невольно сделал шаг назад. Давление словно ослабло…
Постой-ка!..
Завещание-то он написал, а вот записку… Письмо. Он не попрощался с Марией!..
Не объяснил ей, что хочет уйти, не мучая её – ни морально, ни физически. Собственно, это не так страшно: он все свои дела устроил. Кредиты давно закрыты, квартира на Марию – переоформлена. Дочери… Пристроены. Возможно, Мария захочет перебраться в Данию, к старшей. Она как-то с год назад об этом говорила.
Вот. Про это он и напишет.
Он сел за письменный стол, взял приготовленный лист и ручку.
Оглянулся на Портал Двери – там всё по-прежнему. Вздохнув, он начал:
– «Мария!
Прости меня за то, что я собираюсь…»
Больше он написать ничего не успел: высунувшаяся из клубящихся вихрей темноты абсолютно бесшумно огромная волосатая лапа схватила его поперёк туловища и втащила в проём – он даже удивиться или крикнуть не успел!..
Затем вернувшийся чудовищный палец когтем аккуратно отодвинул домашние тапочки. Дверь плотно закрылась.
Когда Мария подошла к подъезду, нехорошее предчувствие сжало сердце – словно ледяной волосатой лапой.
Соседки, с горестно-удручённым видом стоявшие над очерченным мелом контуром на асфальте, расступились, чтобы она могла подойти, запричитали громче:
– Маша! Горе-то какое! Как жаль Виталика! Такой ещё молодой, крепкий!.. – возгласы прервал появившийся словно ниоткуда человек в форме – на самом деле он просто вышел из-за милицейского ГАЗика, стоявшего тут же:
– Мария Васильевна? – она невольно кивнула, – Лейтенант Дусеев. Мои глубочайшие соболезнования… Вашего мужа уже увезла скорая. Но, боюсь, сделать уже ничего не удастся – травмы слишком… Несовместимы с жизнью. Прошу прощения – мне придётся задать вам несколько вопросов. Если не возражаете. И квартиру осмотреть.
Она как-то механически покивала, осознавая, что на неё пялятся все – и стоящие вокруг, и высовывающиеся из окон любопытствующие.
Ещё бы: не каждый день люди падают с девятого этажа…
На негнущихся ногах она прошла к лифту. Лейтенант и его помощники оттеснили тех, кто пытался последовать за ней.
В квартире… Ей показалось странным только одно: прикреплённая прямо к бетонной стене в зале новая, даже некрашеная, дверь – между двумя окнами.
Похоже, это Виталий прикрепил её. И совсем недавно: наверное, пришёл с работы пораньше. Лейтенант попросил:
– Не могли бы мы с вами пройти на кухню, пока эксперты займутся окнами?
Эксперты – два задумчиво-угрюмых мужчины в штатском, вежливо покивав ей, прошли из прихожей к окнам. С собой они внесли три чемоданчика.
Пока она отвечала, словно сквозь сон, на стандартные и задаваемые сдержанно-вежливым тоном вопросы о «состоянии здоровья в последние дни», о привычках, ясности мышления и настроении мужа, когда он узнал о…, и т.д., разговоры в зале экспертов с каким-то новоприбывшим начальством всё равно невольно откладывались в подсознании:
– «Нет, это совершенно точно. Окна не открывались по-крайней мере два-три дня! Только форточки. Пыль и… – какие-то термины остались непонятными, но она поняла – Виталий не воспользовался окнами. Да оно и понятно! Кто бы закрыл их за ним?!
Другой эксперт обследовал замки входной двери:
– «Нет, только – оригинальными ключами… Или – впустил сам…»
–… «Следов чужой обуви нет. Но на всякий случай придётся ковёр из зала изъять…»
А больше всего поразил вопрос лейтенанта:
– У вас был ключ от замка чердака?
Она точно знала – ключ есть только у подъездкома, вредной старой вдовы – тёти Шуры, как все называли Гульбахор Каримовну, и она никогда его никому не даст: только сама откроет, и проследит, что и как делается на вверенной её хозяйскому оку, крыше.
Голоса в зале теперь говорили на чуть повышенных тонах: