Джейана даже застонала сквозь стиснутые зубы.
- Фатима, помогай!
Небывалый случай: Джей попросила помощи!
Вслед за летящей душой в погоню рванулись крылатые огненные драконы. К ним присоединились стремительные голубые птицы - посланцы Фатимы. Остановить! Вернуть! Только если душа сама захочет вернуться, смогут что-то сделать трав-ницы.
Джейана никогда не думала, что это может оказаться настолько больно. Свирепые когти неведомого зверя прошлись про хребту от затылка к копчику, раздирая плоть, выламывая, вышелушивая позвонки; по лицу дождём заструились слезы, которые не остановишь силой воли - это просто инстинкт, крик тела, элементарный, как пот в жару.
Рядом - знала Джейана - точно так же корчится сейчас Фатима. И всё же драконы, посланные ею, обогнали крохотную, жемчужно-мерцающую фигурку. Обогнали - и Джейана, насилуя собственное естество, заставила их обернуться волнами ужаса, свирепо покатившимися на Лиззи. В ход пошли все ночные кошмары, какие только Неистовая оказалась способна извлечь из глубины памяти. Все детские страхи, вся горечь и весь страх первых лет, когда они были ещё не кланом Твердиславичей, а крошечной кучкой зверенышей, только-только обучившихся отстаивать самодельными копьями жалкую пищу перед грозным натиском хищного зверья (про Ведунов тогда никто и слыхом не слыхивал!) - все давным-давно преодоленные кошмары Джейана теперь гнала в бой.
"Я не могу дать тебе умереть, Лиззи. Меня не станет. Ворожеей сделается Фатима. А потом или Олеся, или Гилви, если эту стерву я не прибью раньше. А там, глядишь, подойдёт и твоё время! Клан не может без Ворожеи! И он не может позволить самой сильной из всех, что когда-либо рождались, вот так запросто умереть от какой-то там хворобы!"
Голубые птицы Фатимы, огромные, прекрасные, с ясными, лучистыми, как и у самой Фати, глазами несколько запоздали. Оно и понятно - Джейана гнала своих драконов кнутом ненависти, распаляя собственное воображение картинами грядущей победы над ведуньиным отродьем, Фатима же, напротив, вложила в нежных, цвета неба, созданий всю прелесть и красоту того жестокого, но в чём-то и прекрасного мира, твердь которого служила домом для всех родовичей клана. В послании Фатимы смешалось всё - радости духа и радости плоти, любовь и дружба, неведомое пока ни самой Фатиме, ни Джейане материнство, единство клана, счастье ощущать себя его частицей, знание того, что ты не одинок на этой земле. Никакие иные силы не подействовали бы сейчас на стремительно уносящуюся к пределам Великого Духа Лиззи. Вся сила Джейаны Неистовой не стоила тут ничего.
И крошечная фигурка заколебалась. Первым чувством, остановившим её, был страх - уж больно натурально получились у Джейаны кошмары, могущие ожидать Лиззи впереди, решись-таки она покинуть своё тело окончательно.
Джейана солгала.
"А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня..."- вспомнились слова из Заповедей
Великого Духа, оставленные Иссой, Учителем Учителей.
Но так нужно для клана! Нужно, чтобы Ворожея жила! Великий Дух, несомненно, поймёт и простит её, Джейану, нарушившую Его установления, но ведь исключительно с добрыми намерениями!
Нет, прочь колебания, прочь, прочь, прочь! Джейана никогда не отступала. Не отступит и на сей раз. Она не спасует перед Смертушкой!
Остановленная драконами, зовимая птицами душа Лиззи медленно-медленно побрела обратно.
С губ Джейаны сорвался хриплый возглас - не то торжества, не то боли.
Однако обратно в измученное лихорадкой тело душа Лиззи так и не вернулась. Замерла на полдороге, словно в колебаниях. И, быть может, Джейане с Фатимой ещё бы и удалось добиться успеха - если б не боль. Терпеть под конец стало совершенно немыслимо; Фати просто лишилась чувств, Джейана была близка к тому же.
И всё-таки главного они добились. Душа Лиззи уже не рвалась прочь. Теплилась надежда, что, одолев болезнь тела, можно будет вернуть и душу.
Глава восьмая
В первые же мгновения боя Твердислав чётко и хладнокровно осознал, что надежды н-а спасение нет. Ведунья собрала самую гибельную, самую смертоносную нечисть. Всё оказалось хуже, намного хуже, чем мнилось вожаку клана в тот момент, когда он только вглядывался в чёрный след там, на Косом Увале.
Саламандры тут были, и кособрюхи-оборотни, и душители, крылатые ящеры, что запросто могут утащить ребенка, а взрослому - выбить глаз стращным клювом или располосовать лицо когтями, и плевки-прыгунки, чья ядовитая слюна запросто прожигает деревянный, обитый железными полосами щит, и летающие - притом без крыльев - толстые круглые твари, шары-шарами, только посредине, как щель, здоровенная пасть с тремя рядами зубов. Вынырнули и какие-то совсем невиданные Чфестии, с какими ни разу не встречался даже сам Твердислав.
Пошли, называется, за Ведуньей. Саламандры, здоровенные, мерзкого вида лягушки, вторично распахнули уродливые рты, окаймлённые чёрными, как будто бы обугленными, губами. Первая их попытка пропала даром - твари поторопились, выдохнули пламя далековато от изготовившихся к бою Твердислава и его спутников; теперь они готовились ударить вторично. Никогда ещё этих бестий не собиралось больше двух - а тут, гляди-ка, аж целых семь.
Ведунья вновь расхохоталась скрипучим, торжествующим смехом.
- Прикройте меня! - Твердислав рванулся вперёд. - Делай, как я!
Все решали эти короткие мгновения. Если он их не упустит, то шанс ещё есть.
Упереться колом прямо перед самой мордой са-^ламандры. Оттолкнуться. И, перелетев через кольцо галдящих, вопящих, хохочущих, воющих, визжащих существ, Твердислав со всего размаха врезался в воду. На миг окунулся с головой, вынырнул - и поплыл прямо к тому островку, на котором застыла Ведунья.
Злодейка вскинула руки, затрясла ими, точно безумная, - верно, призывала назад свою свиту. Твердислав слышал, как за спиной внезапно и коротко вскрикнул кто-то из близнецов; тотчас же ему самому обожгло левый бок, однако отродье Ведунов опоздало. Чёрная разбойница слишком уверовала в собственную хитрость. И слишком сильно хотелось ей увидеть свой триумф. Ради этого она пожертвовала осторожностью, оказавшись чересчур близко к окруженным, хотя уж ей-то, искушенной в злобном ведовстве, следовало бы знать - нет опаснее зверя, чем окружённый, загнанный в угол человек.