Я ухожу.
Я погружаюсь в сон, пусть там таинственно неясно.
Что внутри таилось глубоко – взросло,
под тлеющий закат, кроваво-красный
Прошу разделить со мною горе, нависшее бременем,
когда растворится в ночи мой избитый силуэт.
И, словно эта явь – тяжелый удар по темени, изнутри прожигает,
как легкие дым сигарет.
Я под гильотиной разлагался во мраке ночном,
с настроением, медленно шедшем к нулю.
А ты, на плачущем фоне дождя за тревожным окном,
всё молила идти к долгожданному сну.
«Прощание – есть самая тяжкая боль» – твержу себе под нос,
исподлобья смотря на небеса.
И что с гневом было посажено внутри меня – взросло,
пока семейный очаг бесследно угасал.
И отнюдь, увы, не только пепел знает как сгореть дотла,
я до сих пор не понял, как так быстро, потерял былую веру.
Посмотри в глаза, они искрят от боли, угасая навсегда,
в них только слякоть и теперь немая серость.
Дрожащие губы молитву с трепетом шепча,
грезили тобой пока оковами нас разделяли километры.
Моя преданность досталась преданной несмотря на душевную печаль,
засевшую в глубоких непреступных недрах.
И ничего, что могу сгинуть – пусть,
мне лишь бы семейный очаг не потух.
А коль тускнеть уже начнёт, то я боюсь, что боль зажжёт огонь,
предшествующий концу.
Здравствуй, mon ami, вникай.
Словно тихая пуля в висок – настигло, возможно,
дрянное прозрение: «Жизнь – это предсмертные муки».
Взросло во мне то, с чем боролся, сродни воспалению.
Под выстрелы канонад на рассвете,
пора набраться смелости и широко раскрыть опухшие
глаза, словно в карцере – мучительно мертвеете.
Друг мой, это приближение конца.
Mon ami, прошу тебя,
как Феникс натяни улыбку, пусть все продолжат быть героями
своих слепых утопий.
Но ты не птица «феникс», значит в пылком пламени сгоришь
и в пепле будешь захоронен.
Распятое тело сошло с постамента,
с темя снимая терновый венец,
подавая признаки жизни, в отместку
стервятникам ждущим печальный конец.
Вздымая клубы пыли, двинулось тело,
холодные руки, сжимая в испуге.
Голгофа опустела, но жанр не «Пеплум»,
такой сериал не скроить на досуге.
Свежая гниль в тканях мозга – спасение
для снующих по небу «Крылатых гиен».
Поставь ему свечку, он затянет с лечением,
кардиограф издаст монотонность сирен.
Кома длиною в два года – момент,
зависший как пепел, событий в Помпеях.
Усилия, потраченные на поднятие век,
сравнимы со светом звезды Вифлеема.
Я не из тех, кто будет бегать за тобою,
я просто стану лучше, что бы ты сама пришла.
С целью – померить себя с самим собой,
тело справилось, два года отгремя.
Ты прими это как должное, без лишних слов.
Разбитая гитара уже не прошепчет минором.
Инсомния окажется полезнее снов.
Когда захочешь разговор, то выведи из комы.
Я рассчитывал с тобой на рандеву,
а приходил на «Тет-а-тет» лишь с гильотиной.
В голове мелькнула спичка – наяву
зажгла пожар, в котором ты так робко появилась.
С тобою я учился вставать, без тебя я научился падать.
Знаю, что тебя я скоро снова потеряю.
Не оплакивай то, что невозможно исправить,
я стану гидом в прошлое, где ты ещё сияешь.
Вздымая клубы пыли, двинулось тело,
её тёплую руку сжимая в надежде.
Голгофа опустела, но жанр не «Пеплум»,
сериал подошёл к своему завершению.