— А мне уже терять нечего, — прорычал Буян, сжимая кулаки.
— Ну, это ты не прав. У тебя ещё жизнь осталась, — заметил щелкунчик. — И я, собственно говоря, хотел совет тебе дать.
— Какой-такой совет?
— Ты, Буян, теперь изгой. Клан тебя отринет, не сомневайся. Твердислав-то, может, ещё бы и простил, а вот Джейана никогда. Она тебя самолично на съедение кособрюху отдаст. Так что возвращаться тебе, прямо скажем, теперь некуда. А в лесу ты один сгинешь. У тебя даже ножа не осталось.
Речи щелкунчиков обычно — один сплошной писк; однако ж этот умудрялся чуть ли не вещать, причем — проникновенно. И голос его уже не казался Буяну ни смешным, ни писклявым.
— А тебе-то что с того?
— Меня просили тебе помочь. У тебя есть один выход.
— Это какой же? — скривился Буян. Внутри всё стало как-то донельзя мерзко и гнусно. — И кто это в наших краях взялся такой добренький мне помогать?
— Кто взялся помогать — сам скоро поймешь. Мне об этом тут речи разводить недосуг. А вот что тебе теперь делать — скажу. Ступай на север. Обогнёшь ваше становище. Будь осторожен — Джейана землю и небо местами перевернёт, чтобы тебя схватить. Я тебе проводника дам. Оглянись, да только, — в голосе щелкунчика вновь зазвенела насмешка, — не слишком пугайся.
Буян осторожно повернул голову. Великий Дух! Так и есть! Ну и ну! У него разом вспотели ладони.
Вслед за Учителем этих существ называли “ламиями”, хотя тот же Учитель всегда оговаривался, что “настоящие” ламии, мол, совершенно не такие. Здешние же почти ничем не отличались от людей, имея вид девчонок лет пятнадцати-шестнадцати, только чуть поменьше ростом и притом очень, очень, очень “соблазнительных”. Появлялись они только летом, одетые более чем легко — в какие-то полупрозрачные драпировки из трав, так что очень даже полные груди едва не вываливались из вырезов, что же до длины — если л амия присядет, так “срам один”, как говорила Фатима. Среди мальчишек, только-только начавших мучиться этим самым, — шёпотом пересказывались истории о “добрых ла-миях”, которые, ежели их изловить, отнюдь не отбрыкиваются и не отбиваются, а очень даже хорошо…
Правда, ламии слыли созданиями редкими. Иногда они попадались среди свиты Ведунов и Ведуний, и тогда, ежели ламия оказывалась в руках клана, пощады ей ждать не приходилось — девчонки и девушки, твёрдо уверенные в том, что от этих ведуньиных потаскух их парни дуреют, теряют рассудок и прочее, попросту разрывали пленницу в клочья. Или сжигали живьём. Или закапывали в землю. Поэтому с девичьей стражей ламии бились насмерть, зачастую сами лишая себя жизни, если путей к спасению им не оставалось. Другое дело, если пленителями оказывались парни. После этого ламия частенько оказывалась на свободе, а вернувшиеся в становище воины в разговорах с подругами отчего-то ни словом не упоминали о том, какая им попалась добыча.
Разумеется, наслушался подобного и Буян.
Представшая ему ламия была невысокой, по плечо далеко не великану Буяну, рыженькой (совсем, как Гилви), с задорными зелёными глазами. При одном взгляде на вырез её платьица парень невольно сглотнул.
Ламия многообещающе улыбнулась.
— Она тебя проводит, — закончил свою речь щелкунчик. — Проводит до того места, которое вы, Твердиславичи, по недомыслию, именуете Змеиным Холмом. Ручаюсь тебе, змей там куда меньше, чем в тех лесах, что вы почитаете своими.
— Змеиный Холм? — Все мысли о ламии разом вылетели у Буяна из головы. Змеиный Холм! Логово Ведунов и Ведуний! Который уже год шли разговоры о том, чтобы объединить силы всех ближних и дальних кланов с заката, восхода, полудня и полуночи — с тем, чтобы раз и навсегда покончить с рассадником кровожадной нечисти, однако ещё ни разу разговоры эти не воплотились ни во что реальное.
— Это что ж, — пролепетал Буян. — Это что ж, мне к Ведунам идти? Да лучше я сам в болоте утоплюсь!
— Вот дурак! — покачал крошечной головой щелкунчик. — Не утопишься ты. Сил не хватит. Испугаешься перед Великим Духом своим предстать. А к Ведунам придешь — они тебя из-под его власти выручат. Знаю, знаю, что ты сейчас думаешь — небось превратят в слугу своего? Ошибаешься, милок, ошибаешься. Это ты сейчас у Джейаны в слугах ходишь, хотя уже и усы пробились и все такое. Это она тобой вертит как захочет. Ей и Твер-дислав не указ. А про Ставича со Стойко ты не думай. Что ты сделать-то мог? Молнию последнюю метнуть? Не округляй глаза, я не только это про тебя знаю. Ну, метнул бы ты её — и сам бы помер. А прикончила бы она тварь, что на вас напала, не прикончила бы — того ты знать не можешь. Я тебе по секрету скажу, чтобы ты не мучился, — не добил бы ты ее, даже если бы жизнь отдал, в последнее заклятье вложив.