— Чего языки чешете? Кособрюх Миха поранил — тоже мне, новость!.. Впервой, что ли? Мы парня уже вытащили, так что давайте-ка к делу. — И, подавая пример, первая склонилась над толстяками.
Глава вторая
Твердислав и ещё десяток старших парней, все лет по шестнадцати, с самого утра загоняли папридоя. Оружия не взяли (лишь у Твердислава в кармане широкого кожаного пояса — серебряный Ключ-Камень, символ вождя, самый настоящий ключ к защитной магии родных скал, полученный из рук Учителя в тот день, когда они с Джейаной основывали поселок нового клана. Никто ведь тогда не помогал: ни эльфы, ни гномы, ни даже Учитель!) — папридоя ни копьем, ни стрелой не остановишь, здесь нужна катапульта наподобие тех, что соорудили на Пэковом Холме; а, кроме того, зверь чует чуть ли не любую боевую снасть, и взять его после этого шансов уже никаких. Да, кроме того, убивать его нет никакой нужды. Собственно, дело тут простое — загнать папридоя в какую-нибудь овражину, окружить и зачаровать.
Понятно, легко сказать — зачаруй! Проникни в душу зверя, сумей заговорить с ним и убедить, что, мол, неволя лучше свободы. Нужно врать, а это, сами понимаете… Сам Твердислав вранья терпеть не мог, и немало малышей отведало его розги, будучи пойманными на лжи. Помогало, и притом очень здорово, хотя тоже — маленьких бить… Рыдают, слезы что их кулачок… Правда, видит Великий Дух, не так и больно им достаётся. Что ж он, исчадие ведунов, мукой мученической мучить?
Папридоя гнали долго. Гнали молча, без азарта — чай, не юнцы, усы уже у всех пробиваются. Берегли дыхание — гон, он долгий. -А без папридоя им никак нельзя. Вон, Мануэл вторую осень на ярмарку куртки меховые возит и дерёт за них, бессовестные его глаза, втридорога… ,
Правда, сам Твердислав Мануэла отлично понимал. Главное что? — чтобы клан жил, чтобы народ в нем множился, Учителю на радость. А ради этого можно и куртки подороже продать.
…С утра Твердислава мучили какие-то предчувствия. Ещё когда гон только начинался, подумал — нет, не возьмём. Подумал — и тут же выбросил из головы. С такими мыслями на охоту лучше и не выходить.
Сперва миновали знакомые места. От русла Ветёлы повернули вправо, на запад. Папридоя гнали, все вместе придумывая и насылая на него самые жуткие миражи-призраки, какие только могли измыслить. Пугали то огнем, то подступающей водой, то Ночным крылатым кровопийцей-нагудом (гудит он, на жертву бросаясь, — отсюда и имя), то мелким ползучим аспидом — яда одной твари на целое стадо папридоев хватит, и потому великаны боятся его до одури). Но — то ли зверь попался бывалый, то ли сами сплоховали, только все заранее известные загонные места остались позади. Папридой трусил и трусил себе вперед (хотя ему самому такой бег, наверное, казался совершенно безумным), обходя овраги и ложбины, так что загонщикам оставалось только ругаться.
Ругался и Твердислав. Правда, на самого себя. Никак не сожмёт мысли в кулак, чтобы ударить ими, точно мечом. Всё время мешает что-то. То Джейана вдруг вспомнится, то последняя их ночь, то последняя размолвка… Нельзя так на охоте! Папридой, как никто из лесных тварей, чует неуверенность преследователя. А другие парни, хоть и сильны в охотничьей ворожбе, да только ведь у нас так — один из хора выбивается — все дело насмарку.
…А ведь сложись всё по-иному, и не заметил бы Твердислав этих следов. Кабы гон по-нормальному шел, кабы чувствовал, что всё, вот-вот достигнут — и по сторонам бы почти не глядел. А так — понимая, что уйдет зверь, не удалась охота — смотрел. И насмотрел. Себе на горе, а клану… клану, хочется верить, на спасение.
Ведуновы следы. Да притом не только Ведуна, а ещё и всей свиты его. Сторожко шли, таились, простой глаз нипочём бы не углядел. След не на земле оставили, не на ветках — в воздухе. Поганый свой черный росчерк, нечистую паутину, что по проклятию Великого Духа метит всякий их шаг. И всё бы хорошо — увидел да берегись — да только ведунью паутину хорошо если один из сотни заметить может. Да и то, если искать станет.
…Это было как холодное дыхание Бунара, северного духа, что зимой несется от полуночных пределов, заковывая землю в ледяной пайцирь. По щеке Твердислава мазнула тонкая струйка… и он разом замер, в одночасье забыв и папридоя, и столь желанные девчонкам меховые куртки из его шкуры.
Остановился, утишая дыхание, успокаивания сердце. Товарищи уходили вперёд; скоро они почувствуют его, Твердислава, отсутствие, повернут назад… Его дело сейчас — здесь.