— Конечно! Дафна — лучшая ученица в мышиной школе! И потом, знаешь, у нее настоящий талант! Возьмет, к примеру, лесной орешек, грызет, грызет его своими острыми зубками, и вдруг — бац! — получается статуэтка! Только очень маленькая. А своими деревянными кошками она просто прославилась на весь лес! Представляешь, что придумала эта хитрюга? Делает их основание неровным, так что достаточно только чуть толкнуть их лапкой или просто махнуть хвостом — и кошки валятся на землю, как кегли! Все мышата в лесу просто обожают кошачий кегельбан!
Мэриголд рассказывала все так живо, что я своими глазами увидела, как мыши резвятся в траве прямо у моих ног. Никто не умел придумывать всякие волшебные истории лучше Мэриголд, даже Стар было до нее далеко в этом смысле. К тому же в последнее время Стар уже почти не играла со мной в разные игры. Она говорила, что разучилась играть. Конечно, она старалась, как могла, но дело в том, что сама она во все это больше не верила.
А я была даже рада, что эта новая игра в мышек и их пряничный домик — только наша, моя и Мэриголд. Как же редко мы бывали с ней вдвоем! Мэриголд развеселилась, не казалась уже пугливой, и с ней было очень весело. А Стар только и делает, что цепляется к ней по всякому поводу, так что при ней Мэриголд вечно дергается и нервничает. Не то что со мной — вдвоем нам по-прежнему здорово.
— Я люблю тебя, Мэриголд, — прошептала я.
— И я тоже люблю тебя, Долли Долфин, — ответила она, прижимая меня к себе.
Под гладкой кожей проступали ее ребра. Мэриголд казалась такой хрупкой, почти воздушной — точь-в-точь как гирлянда из маргариток, обвивавшая ее лодыжку. Только Мэриголд была живая и теплая, а гирлянда — нет.
Мы все шли и шли вперед, пока речушка, превратившись в настоящую реку, не привела нас в городской парк. Теперь мы были уже очень далеко от дома. Мэриголд так увлеклась своей сказкой про мышей, что и думать забыла о времени. А мне было жалко ее прерывать — я боялась, что все испорчу. Для Мэриголд не существовало будущего времени — она жила в настоящем. О Стар она, похоже, вообще забыла.
А Стар наверняка сломала себе голову, почему я, как обычно, не дождалась ее возле школы. Вероятно, побродив немного, она помчалась домой. И теперь сидит там одна, гадает, куда подевались мы с Мэриголд, и волнуется. А я по себе знаю, как это ужасно.
Я гнала эти мысли прочь, изо всех сил стараясь думать только о Доре с Дафной, но наконец не выдержала.
— Стар наверняка с ума сходит, куда это мы пропали, — сказала я.
Мэриголд страшно удивилась:
— Ты же говорила — у нее тренировка по нетболу!
— Но ведь сейчас уже, наверное, шестой час.
— Не может быть! Шутишь!
— Точно. И к тому же нам еще черт знает сколько добираться до дома!
— Доедем на автобусе, — пробормотала Мэриголд, роясь в карманах в поисках мелочи. Вытащив бумажную салфетку, куда она завернула четырехлистник, она задумчиво посмотрела на него, и на губах ее заиграла улыбка.
Подошедший автобус украшали афиши ближайших рок-концертов, и Мэриголд, все еще увлеченная рассказом о Доре и Дафне, вдруг, запнувшись на полуслове, застыла с открытым ртом.
— Что с тобой? — удивилась я.
— «Эмералд Сити» дает концерт в честь своего воссоединения! О боже! «Эмералд Сити», ну надо же! Как-то раз мне посчастливилось попасть на два их концерта, но это когда было! Еще в восьмидесятых! Микки просто тащился от них — это его любимая группа!
В животе у меня похолодело. Это был дурной знак: стоило Мэриголд заговорить о Микки — и все шло кувырком. Вот и сейчас, словно завороженная, она не отрывала глаз от афиши. В руках она машинально крутила листик клевера.
Сердце
Когда мы наконец вернулись домой, Стар не удостоила нас ни единым словом. Конечно, я знала, что она перепсиховала. Глаза ее покраснели и слегка припухли — значит, она плакала. Вечером я попыталась объяснить Стар, зачем я увела Мэриголд, но вместо ответа она только презрительно фыркнула носом и отвернулась. Вот это для меня было хуже всего — я не могла пережить, когда Стар переставала разговаривать со мной. В такие минуты я чувствовала себя так, словно меня больше нет. И совсем не важно, что мое костлявое тело, съежившееся под грязноватой простыней, по-прежнему было при мне — от этого было нисколько не легче. Стараясь уснуть, я зарылась лицом в свой любимый шелковый шарф и смотрела, как он вздувается и опадает при каждом моем вздохе. Но сколько я ни старалась, сон все никак не шел ко мне. Снова и снова я вспоминала, как здорово нам сегодня было вместе с Мэриголд, но сейчас даже это не радовало. Мэриголд тоже не спалось. Я слышала, как она беспокойно бродит на кухне, бесцельно тыкаясь из угла в угол, что-то напевая и позвякивая стаканом.
Я свернулась калачиком под одеялом и в конце концов, наверное, все-таки уснула. Мне приснилось, что я мышь и живу в пряничном домике вместе со своей сестричкой. Мы сидели за столом, слепленным из кусочков кекса, и острыми зубками жадно грызли сахарную глазурь, страшно удивляясь, почему это она несладкая. Потом мы отправились на кухню вымыть лапки и усы в раковине, сделанной из гофрированной формочки для кекса, но из крана внезапно потек золотистого цвета сироп, и через мгновение мы обе с ног до головы перемазались в приторно-сладкой желтой жиже. С перепугу мы бросились в спальню, юркнули в кроватку из кусочков пирога с фруктовой начинкой и затаили дыхание. Но тут стены спальни — ломтики рулета с вареньем — затряслись и стали рушиться, а потом и марципановый потолок обвалился нам на голову. Высунув нос из-под одеяла, я подняла голову вверх и окаменела — прямо на нас смотрела огромная рыжая лиса, глаза ее так и сверкали. Вдруг она разинула пасть, и я закричала…