Артем знал, что он это скажет. Был бы не Хидейоши, если бы не сказал. Однако глупее всего было бы сейчас затевать диспут на тему «Что пристало самураю».
— Согласен, — сказал Артем. — Недостойное. Такамори оправдывает лишь то, что он стал самураем недавно, всего четыре месяца назад, это я наградил его мечами за верную службу.
Кумазава, слава богу, удержался от замечаний вроде того, что «не дело это раздавать мечи налево и направо», и от рассуждений о законности подобного раздавания.
— Так вот, — продолжал Артем, — Такамори уверяет меня, что настолько промахнуться убийца не мог. То есть, конечно, мог бы, но только в том случае, если бы взял сюрикэн в руки впервые в жизни. Первое метание таким корявым всенепременно и вышло бы. Однако, по утверждению Такамори, хват, каким тот держал сюрикэн, и манера броска выдавали в «монахе» человека, неплохо знакомого с этим своеобразным оружием. Я склонен доверять в этом вопросе Такамори…
Можно было бы позвать Такамори, чтобы он повторил для Кумазава свое объяснение… да вот только не было сейчас в замке Такамори. И весьма любопытно было бы Артему узнать, где это носит старого яма-буси на ночь глядя. Когда кругом шныряют убийцы, когда больше чем в любое другое время следовало бы находиться поблизости от своего господина, он куда-то улизнул. А ведь до сего дня Такамори по своей воле из замка отлучался считанные разы. Всю жизнь проскитавшись по лесам в небольшой компании своих сородичей и единоверцев, «горный отшельник» побаивался мира людей и на улицах даже такого небольшого городка, как Ицудо, чувствовал себя весьма неуютно. А тут вот, смотри-ка, взял и отправился куда-то в одиночку. Правда, чтобы господин даймё не поднимал на ноги самураев и не затевал прочесывание окрестностей с фонарями в руках, Такамори через Фудзита передал для господина Ямомото, что пусть, мол, господин не беспокоится, он скоро вернется и все объяснит. Вообще-то за подобную самодеятельность следовало бы наказать по всей строгости самурайского кодекса. На счастье Такамори не успел еще Артем превратиться в кровавого деспота…
Хидейоши между тем призадумался над словами Артема.
— Метательное оружие весьма ненадежно, — таково было его умозаключение, сделанное спустя минуту. — Тем более когда оно такое короткое. К тому же переодетый монахом убийца не располагал временем, чтобы занять правильную позицию и прицелиться как следует. Вдобавок мы не знаем, какого мастерства, был убийца. Возможно, невеликого мастерства и для него любая помеха была столь же неодолимой, как для лучника ураганный ветер. Скажем, в последний момент сюрикэн (Хидейоши выговорил это слово с нескрываемым отвращением) зацепился за рукав. Разве я рассуждаю неверно?
— Ты рассуждаешь верно, — признал Артем. — Однако меня не оставляет чувство, что прав не ты, а Такамори. Понимаешь, это как в вопросе… ну допустим, плетения корзин: за разъяснениями я бы обратился не к сюго, дзито или сёгуну, а к корзинщику. И доверился бы его словам. Но вот если бы дело касалось, скажем, самурайских поединков, то я бы отправился за разъяснениями к тебе, а не к кому-нибудь другому, не к тому же, скажем, корзинщику. А в этой истории я склонен доверять Такамори.
— Я не стану настаивать на своей правоте, — Хидейоши повернулся в профиль и вздернул подбородок. Сравнение с каким-то презренным корзинщиком его, похоже, задело.
— Я тоже ни на чем не собираюсь настаивать, я лишь призываю тебя задуматься, не угрожает ли вам с сестрой опасность…
«Похоже, я ломлюсь в закрытую дверь, — подумал Артем. — Даже не просто в закрытую, а в наглухо заколоченную».
— Ладно, — сказал он. — Оставим это. Наверное, нам стоит поговорить о делах политического свойства. Я многого… а вернее будет сказать, ничего не понимаю и надеюсь на твои разъяснения. Вот смотри. Я ждал, что меня позовут ко двору сразу после изгнания монголов, после того как в столице станет известно о предательстве Нобунага и о моем с ним поединке, в общем, после того, как до Хэйан докатятся вести о неком чужеземце, обосновавшемся вблизи Ицудо и называющем себя человеческим воплощением великого и ужасного Бьяку-Рю. Даже если Хэйан не заинтересует щекотливая ситуация с законными правами чужеземца на замок Нобунага, на его слуг и самураев, в конце концов, я полагал, что скажется простое человеческое любопытство. Неужели, думал я, императорскому двору будет неинтересно взглянуть на столь необычного чужеземца? Ничего. Молчание. Что мне оставалось? Я занял место Нобунага, взвалил на себя обязанности сюго, привык к тому, что ко мне обращаются «господин даймё». И все вокруг принимали это как должное, все вокруг подчинялись мне, как до того подчинялись Нобунага. Гражданский губернатор тоже без малейших сомнений признал за мной полномочия сюго… Ну его-то я как раз понимаю. С прошлым даймё наш губернатор жил хуже, чем кошка с собакой, не мне тебе об этом рассказывать. И я, как человек неопытный, обращающийся постоянно к нему за советами и к его советам прислушивающийся, вполне его устраиваю. Я даже понимаю, почему он спокойно воспринимает все мои новшества. Отвечать за них придется только мне, с него за них не спросят. В общем, с дзито понятно. Непонятно зато со всем остальным.