— Но ведь завтра пятница, у тебя намечена встреча с министром юстиции… и еще семь важных переговоров.
— А за что я тебе плачу? — поинтересовался Боян. — Давай, шевели мозгами.
Она деловито выхватила из сумочки свой мобильник и за полчаса, в еле уловимом шуме мотора БМВ, напоминавшем звук рвущейся простыни, сухо и любезно, ледяным голосом высокооплачиваемой секретарши, извинившись, перенесла все его встречи, распределив их во времени так, словно им не суждено было вернуться из Созополя.
— Господин Тилев будет отсутствовать только в пятницу, субботу и воскресенье…
— …а также в понедельник, вторник, среду и всегда… — подсказал ей он.
— Да, только в пятницу, субботу и воскресенье. Четверг у него довольно загружен, но он сможет принять вас в семнадцать тридцать. Нет, он не заболел.
— Скажи этому дуралею, что я счастлив.
— Разумеется, я передам ему ваш поклон, он тоже желает вам всего наилучшего.
Батарейка ее мобильника села, она осторожно вытянула из кармана его пиджака его телефон. Наконец, покончив с делами, они погрузились в летнюю тишину, с шипением ложившуюся под колеса БМВ.
Им было достаточно просто находиться рядом друг с другом и молчать, за час они добрались по автомагистрали до Пловдива, оставили его позади, влились в узкое шоссе, и здесь их догнал стрекот сверчков, встречное движение в этот поздний час поредело, и они остались в блаженном одиночестве.
— Хочешь музыку? — он потянулся к кнопке кассетника.
— Хочу, чтобы ты позвонил жене.
— Это ни к чему… она привыкла. А вот Корявый… — Магдалина закрыла глаза ладонями, как дети в минуту страха.
— Есть один рассказ… кажется, Дюрренматт написал, — она покачивалась в такт словам, будто пытаясь их овеществить, — главный герой, швейцарец, едет в поезде, поезд влетает в туннель, и в самом деле очень длинный туннель, но поезд все летит через него, время растягивается до предела, а поезд по-прежнему едет в туннеле. Туннель не кончается, время замерло, и в какой-то момент человек понимает, что, скорее всего, выхода из него не будет, что пассажиры этого поезда замкнуты в своем движении… Жизнь ли это?.. Надежда ли?.. Они не голодны, их не мучит жажда, с ними не случается ничего плохого, просто, попав в этот туннель, они не могут из него выбраться.
— Ты хочешь сказать, что Созополь…
— Я никогда не бывала в Созополе, — испуганно прервала его она.
— И боишься, что…
— Ох, не забыла ли свекровь дать Пеппи лекарство?..
До самого Бургаса воцарилось гипнотическое молчание. Он давно не сидел сам за рулем и почувствовал усталость, их поглотила темная тишина. Урчание мотора разбивало ее в брызги, расшвыривая в стороны, в безлюдность шоссе и его души, а потом, где-то на холме после Ветрена, его коснулось загадочное дыхание моря, чего-то живого и бесконечного.
— Я не боюсь, — неожиданно нарушила тишину Магдалина. — Что бы ни случилось, это останется со мной и с тобой. С нами.
Они остановились в Бургасе уже за полночь. Город не спал, он бурлил, как шампанское, развлекался, иностранцы бродили из кабака в кабак, жители Бургаса срослись с летом — и они с Магдалиной тоже подчинились празднику этого города, словно попав на карнавал, где каждый надел маску самого себя.
В центре они нашли открытый магазин и накупили купальников и плавок, два пляжных сарафана для нее, брюки и самые простые футболки для него, полотенца с изображением борцов-кетчистов Ледяного и Скалы, мыло, дезодоранты, вьетнамки, попкорн и вчерашние газеты. Магдалине понравился грустный клоун в витрине, и он ей его купил. Они пили кофе, ели пиццу (ведь в «Драгалевцах» он не ужинал, а только ожесточенно лакал виски). И что самое невероятное, Боян, не присаживаясь, клюкнул сто грамм виски «Балантайнс» — в грязной, воняющей жареной килькой рыгаловке, где о Chivas Regal слыхом не слыхивали. «Мы боимся Созополя или просто откладываем встречу с ним?»
Всю дорогу до Созополя по узкой автостраде он, вспоминая, объяснял ей, что их окружает.
— Приготовься, вон с того поворота впервые покажется море (не видно было ни зги, кроме мутной ночной тьмы там, где море и небо сливались в тайное единое сущее). — Слева сейчас будет военно-морская база (им удалось рассмотреть лишь бледные огоньки на кораблях). Проезжаем «Черноморец», а теперь смотри, смотри — остров и Адмиралтейство, господи, Созополь…
Магдалина устала вглядываться в даль, но добравшись, наконец, до Царского пляжа, зажатого двумя кемпингами — «Садом» и «Золотой рыбкой», он нашел на шоссе съезд, резко свернул влево и, рискуя забуксовать в песке или затонуть в дюнах, выполз на самый берег, к белой кромке волн, к тому вечному, пульсирующему плеску, в котором тонуло все. И почувствовал, как головокружительно они свободны — в тот миг они были свободны, чтобы расстаться, чтобы умереть и даже чтобы любить друг друга.