— Ну, и что тот швейцарец? — поинтересовался он.
— Все еще едет… тем туннелем.
— А почему он не заставил машиниста остановить поезд? Если остановить поезд, может, и туннель кончится…
— Наш герой добрался до машиниста, тот дернул «стоп-кран»… Я уже забыла, почему, но поезд не остановился.
— А я хотел рассказать тебе один фильм.
— Какой фильм? — переспросила она, вздрогнув.
— «В прошлом году в Мариенбаде»… году в шестьдесят пятом или в шестьдесят шестом его крутили в кинотеатре БИАТ.
— Ага…
— А чего ты испугалась?
— Я его не видела.
— Я спросил, почему ты вздрогнула?
— Ты должен был позвонить жене… а я узнать, как там Пеппи.
— Я хочу увидеть тебя голой, — она его услышала, хоть он еле шевелил губами.
— Я тебя не стесняюсь, — ответила Магдалина. — Тебя совершенно не стесняюсь.
На песчаном берегу, освещенном изумленной луной, стоя по щиколотки в морской пене, она разделась, словно это был самый торжественный миг в ее жизни — сначала появились ее груди с набухшими сосками, затем вся она перелилась в смоль треугольника внизу живота и перетекла в ласковые волны. Он не встречал более совершенного, более созданного для любви тела — Магдалина даже не брила подмышек. И никогда ему не доводилось переживать более нежного, более потрясающего насилия. «Ей всего двадцать шесть, — мелькнула у него мысль, — когда после университета меня забрили в армию и пичкали бромом в остывшем спитом чае, тогда Магдалина еще пешком под стол ходила». Он привез ее сюда, на Царский пляж, чтобы увидеть всю с головы до пят — невыдуманную и неискаженную, но в тот миг он почувствовал всю изношенность своей пятидесятидвухлетней напряженной безрассудной жизни. «Сколько еще, — спросил он себя, утопая в ее наготе, — и зачем? — у него на глазах она таяла, закрывая собой Созополь. — Сколько еще и зачем, Боян?» И снова испытал щекочущее желание убить ее, стереть даже не в своем сознании, а с физической карты мира, который в ее присутствии всегда был перенаселен.
Кроткое, готовое перенести все, даже чью-то смерть, в нескольких шагах от них плескалось море. Маяк на острове напротив Созополя мигнул своим глазом.
Я сидел в баре Иванны и слушал. Не нужно было болтать и проявлять чудеса остроумия, участвовать в обсуждении словесной эквилибристики постмодернизма, потому что у меня были деньги на две большие порции джина. У Янчо Станойчева денег на выпивку не было, поэтому он красочно описывал свои былые любовные приключения писательскому молодняку, сидевшему за нашим столиком. Они просто обязаны были его угостить, чертовы дети. Двое из них были выкормышами Фонда Сороса, а третий присосался к какому-то проекту поскромнее — в рамках программы ЕС по интеграции этнических меньшинств.
Бар Иванны, в сущности, был довольно просторным помещением, занимавшим половину подвала Столичной библиотеки. Несколько выгороженных кабинетов придавали ему относительный уют, а двухуровневый пол служил проверкой посетителей бара на трезвость, осложняя жизнь и престарелым писателям. В нем всегда плавали клубы сигаретного дыма, входя, человек попадал в сумрак давно не чищенного аквариума, в особую атмосферу задушевности, которую создает полумрак.
— С тех пор как на нас обрушилась демократия и здание Союза писателей вернули по реституции его законным владельцам, то самое знаковое и памятное место на улице Ангела Кынчева, с его редакциями, кабинетами, незабываемыми рестораном и кафе (вход строго по пропускам), с небольшим кинозалом, в котором крутили даже идеологически «вредные» фильмы — для демонстрации буржуазной гнили, — так вот, с тех пор как у нас был отнят этот благословенный рай профессиональной взаимности и сплетен, соизмерения талантов и фуфла, постоянного выдрючивания и борьбы за власть, писатели воистину осиротели.
После того, как на нас излилась демократия, все в Болгарии стало на глазах распадаться. От Православной Церкви (у нас сейчас два синода: «красный», во главе с патриархом Максимом и иерархами, добрая половина которых — бывшие гебисты, и «синий», большая часть иерархов которого — тоже бывшая гебня) до Генерального штаба деполитизированной армии. Несколько раз дробились на более мелкие части и профсоюзы, и СДС[12], и БСП[13], вплоть до железобетонного ДПС[14] — детища самого умного болгарского политика, турка по происхождению, Ахмеда Догана.
12
СДС — Союз демократических сил — первая демократическая коалиция в Болгарии периода перестройки, созданная в 1989 г.
13
БСП — Болгарская социалистическая партия — наследница БКП (Болгарской коммунистической партии), зарегистрированная в 1990 г.
14
ДПС — Движение за права и свободы — центристская политическая партия в Болгарии, учрежденная в 1990 г. и пользующаяся поддержкой преимущественно этнических турок и мусульман.