Один женоподобный американский лингвист, с которым меня познакомила Вероника, (по крайней мере, он не был феминистом), сформулировал все предельно четко и ясно: «Вы, болгары, каждый в отдельности, люди на редкость интеллигентные и умелые, но стоит вам собраться вместе, даже троим, и вы уже ни на что не годитесь». Болгары по природе своей — индивидуалисты, так нас воспитала История, мы презираем коллективные дела, все свои партии, институты власти и государственность, потому что от них мы видели только низость и зло.
Разумеется, Союз писателей тоже мгновенно распался на «синий» (продемократический), «красный» (прокоммунистический), нейтральный, независимый, и еще черт-те какой. Пишущей братии, оставшейся без наркоза уверенности в завтрашнем дне, с трудом привыкающей к обрушившейся на нее бедности, потерявшей ореол духовных пастырей, осталось лишь взаимное омерзение и абстрактная брезгливость ко всему происходящему. На литературный небосклон взошли новые таланты и новые вассалы, которые добрым старым способом распределили между собой деньги Сороса и других фондов, посты и премии — национальные и провинциальные. До Десятого ноября, нашей «нежной революции» 1989 года, большинство писателей были верны партии, сейчас значительная часть тех же самых писателей стали верны демократии. Откуда ни возьмись, появился целый рой диссидентов и жертв Системы, сравнимый с количеством партизан и активных борцов с фашизмом и капитализмом в недавнем прошлом. По принципу: стыд — не дым, глаза не выест…
Иванна работала раньше барменшей в кафе старого помпезного Союза и, непонятно за что, любила писателей. Наверное, ее привлекала их непредсказуемость, допускаю, что ей льстило бессмертие слова, она коллекционировала их книги с автографами и, быть может, даже их читала. После того, как грянула демократия, она вынуждена была, как и все, покинуть здание, взять в аренду подземелье Столичной библиотеки, задыхающееся под многотонной тяжестью книг, и превратить его в приют, точнее, обитель для этих неудачников. Она готовила им жиденькие супчики и другую домашнюю стряпню, одаривая улыбками и выпивкой почти за бесценок, став Землей обетованной для оголодавшего писательского братства. Вероятно, именно здесь, в болтливом сигаретном дыму, в пьяном угаре и словесном поносе, объединялись все Союзы. Иваннины официантки знали подноготную всех своих клиентов, их любимые напитки и закуски, сарказм и мерзости, финансовые возможности и кто когда сможет расплатиться, если сейчас его покормить «на доверие».
За соседним столиком трое назначенных былой властью классиков, о которых все давно забыли, небритые и полинявшие в обгоняющем их времени, пили травяной чай, а один из них, пасторальный лирик Аргиров, зачитывал вслух выдержки из книги «Восточная Европа 1944–1953 гг.»[15] — рассекреченные документы КГБ и КПСС — и слюнявя пальцы, листал страницы в поисках главы, посвященной процессу над Трайчо Костовым[16].
— Вы только послушайте, послушайте… кто бы мог себе представить… приговор Трайчо Костову был предварительно написан. Не предрешен, а юридически сформулирован в Москве, за месяц до его ареста здесь, в Софии. А?
— Мать его за ногу… русские всегда нас ставили раком, — ответил беллетрист Пимпирев, сотворивший в свое время заказную книгу о болгарском космонавте Георгии Иванове, полетевшем на каком-то из «Союзов», гордо состыковавшемся с сияющей станцией «Мир» и навсегда закрепившем болгаро-советскую дружбу. На самом деле, когда Георгий Иванов стартовал в безразличный всем видам дружбы космос, опус Пимпирева уже был выброшен в продажу на прилавки книжных магазинов. В этом «документальном» шедевре оказалось описанным так и не случившееся: тому многострадальному «Союзу» так и не удалось состыковаться с непревзойденным «Миром». Тихомолком, в одну ночь его верноподданная ода была изъята из книжных магазинов, а затем тайно уничтожена. Но Пимпиреву дали «Заслуженного деятеля культуры», а спустя два года, за очередной лицемерный опус, и Димитровскую премию.
— И Горбачев нас предал… — соглашался Аргиров, а как мы надеялись на него, думали, что он отмечен самой судьбой. Его родимое пятно на лбу — мы ведь думали, что это — печать святости, помните?
— Мать его… медведица… Сорок пять лет выкручивать руки этим народам, я хочу сказать, социалистическим… — Пимпирев отхлебнул глоток чая, глаза у него слезились, наверное, от сигаретного дыма, — внедрять не идеи, нет, а свой увечный социализм, а потом… потом Мальта… и предать всех, никого не спросив. Да кто ты такой, мать твою…
16
Трайчо Костов (1897–1949) — болгарский политик-оппозиционер, казненный в ходе партийной чистки. Посмертно реабилитирован.