Лишь мягкий гул механизмов и блики на экранах оживляли целый особняк.
— А где все? — спросила я, когда он швырнул меня в офисное кресло, которое под давлением моего веса слегка откатилось.
В доме было пусто — тишина была бы невозможной, если бы внутри находились другие люди.
Килл схватил единственный стул и грузно в него уселся. Его челюсти были стиснуты, глаза сужены из-за сильнейшей боли, которую он чувствовал.
— Я живу один. — Он схватил пистолет и демонстративно, с грохотом положил на стол. — Это не значит, что ты в безопасности. Поверь мне, когда я говорю, что это намного опаснее для тебя.
Я кивнула, мельком взглянув на фоторамку, возвышающуюся над ним. Уравнения. Миллиарды математических уравнений, все исписано различными шрифтами: печатным и рукописным. Не цветное. Только черное и белое.
На первый взгляд казалось, будто из этих отчетливых уравнений было собрано изображение, но это был лишь оптический обман.
Килл ухмыльнулся.
— Прекрати оглядываться и пялиться.
Я повиновалась, глядя в его яркие зеленые глаза, чувствуя вновь эти узы воспоминаний... отношений... любви.
Любовь?
Я отбросила прочь такие мысли. Я не знаю значение этого. Я забыла своих родителей, любовников, родственников или друзей. Как я могла забыть о них, однако чувствовать себя, будто я любила этого ужасного, окровавленного мужчину, который меня похитил и собирался продать?
Я разбита.
Я хотела потрясти себя и посмотреть, будут ли осколки моей души звенеть как китайский фарфор. Мне нужно найти способ собрать себя воедино, и как можно скорее.
Килл сделал глубокий вдох, когда новая волна боли заставила его вновь сжать кулаки.
— Ты сказала, что можешь помочь. Почему?
Я уперлась руками в мои голые бедра, желая, чтобы футболка была длиннее.
— Я ветеринар. Или, по крайней мере, была ветеринаром или училась, чтобы стать им... в общем, я знаю, как остановить кровотечение.
Надеюсь.
Нет, я знаю. Что-то внутри трепетало знаниями о том, как лечить, как зашить, обеспечить уход.
Он поднял бровь.
— Сколько тебе лет? Ты выглядишь слишком молодой, чтобы быть настолько квалифицированной.
Он наклонил голову, разоблачая рвение своего безобидного вопроса. Его поза говорила о том, что он меня знает или сомневается в моих навыках?
Я не знаю.
Я махнула рукой.
— Тебе правда нужно знать? Мне казалось, ты говорил, что тебе плевать на то, кто мы, откуда и как нас зовут. Скажи мне, где твоя аптечка, и я помогу тебе.
Я хотела получить ответы, но не хотела показывать свою слабость, упрашивая. Если я не буду подталкивать, сколько я смогу узнать из его оговорок и случайно проскальзывающих фраз?
Он стиснул челюсти, рассуждения светились в его взгляде. Наконец и с болезненным стоном он сбросил окровавленную куртку с плеч.
Я ахнула, откатившись назад на своем кресле.
— О, мой бог!!!
Вид крови меня не беспокоил, но то, что ему больно, ранило меня каким то непонятным образом.
Он стиснул зубы, глядя на свою продырявленную футболку.
— Ох, дерьмо. Надеялся, что все не настолько плохо.
Так много крови.
Он слегка покачнулся, его голова наклонилась, прежде чем он пробормотал:
— Ванная комната справа. Под раковиной,
— Я... я думаю... тебе нужно в больницу.
Количество крови делало раны несовместимыми с жизнью. Ходьба, езда на мотоцикле глухим утром, удерживание меня в заложниках, конечно же, не помогло ситуации.
Он поднял пылающий зеленый взгляд.
— Никаких, бл*дь, докторов. Иди, возьми...
Его глаза закатились, челюсть отвисла, и он рухнул вперед.
Я вскочила на ноги, когда он падал со стула, лицом вниз на белую плитку. Я бросилась вперед, хватая его за холодный бицепс, надеясь, что смогу удержать его от еще больших повреждений. Но пользы это не принесло. Он рухнул в кучу черной окровавленной одежды, его отросшие волосы прилипли к однодневной щетине.
Прекрасные глаза, которые жили в моей душе — глаза, которые преследовали меня — закрылись.
Компьютеры все еще гудели, но остальной мир затих. Без его зеленых глаз, волнующих мое сердце, я с трудом дышала, пытаясь собраться. Это было жестокой шуткой? Находиться в заложниках у мужчины, который своими глазами захватил и удерживал мою любовь и душу?
Почему я не могу вспомнить?
Мой живот ныл от боли, от горя — потеряв последнее, что я не могла вспомнить. Это намного больнее, чем что-либо, случившееся с тех пор, как я очнулась.