― Не произноси мое имя. ― Его лицо почернело. ― И ты не можешь быть ней. Это невозможно.
― Почему? Скажи мне почему?
Его терпение лопнуло, и он прогремел.
― Потому что она умерла. Ясно? Я стоял у ее надгробия. Я читал заключение о смерти. Ты. Не. Она. Ты просто жуткое, черт подери, напоминание о том, что я потерял.
Он разрушил меня, не своим обезумевшим голосом или мучительной болью в глазах, а резкой жестокой реальностью. Он был мужчиной, утопающим в женщине, которая умерла.
Он был влюблен в призрака.
Я обернула руки вокруг своей груди, удерживая свое окровавленное сердце. Что я могу сказать?
Мне жаль, что похожа на нее?
Мне не жаль, что я похожа на нее?
Мне жаль, что она умерла?
Позволь мне попытаться занять ее место?
Ничего не сработает после того, как я успешно обнажила его темные тайны, которые он так защищал.
― Как? Как она умерла?
Его глаза широко распахнулись.
― Я не скажу тебе ни слова. Ты ― не она. Ты никогда не будешь ею. Вы говорите по-разному. У тебя ожоги и татуировки там, где она была чиста, и когда я действительно смотрю на тебя, ты один сплошной недостаток.
Слово уничтожило мое сердце.
― Недостаток... ― я тяжело и удрученно повесила голову.
Он втянул воздух, его ноги в сапогах переминались на месте, как будто он хотел исчезнуть.
― Я говорил тебе, не дави на меня.
Я кивнула. Незнание... я вдруг захотела вернуть это.
Мы стояли там, тяжело дыша, не волнуясь о женщинах и их тележках, набитых покупками. Наконец, казалось, прошла вечность, Килл наклонился и собрал смятые деньги. Вставая, он пробормотал.
― Иди. Примерь что-нибудь. Я подожду тебя.
Я сглотнула, потом покачала головой.
― Я... Я не в настроении. Выбери ты. Я просто хочу уйти.
Он рассмеялся; это было наполнено гневом.
― Мне? Выбирать женскую одежду? ― он провел рукой по волосам. ― Да, ни хрена. Этого не произойдет.
― Тогда, думаю, я останусь в твоей одежде до тех пор, пока ты от меня не избавишься.
Просто позволь мне уйти домой.
Я нуждалась в тишине, покое и зеркале. Я жаждала посмотреть на свое отражение, увидеть свои глаза и понять, что так не хватает ему, что он меня ненавидит.
― Ох, ради Христа.
Килл схватил мое запястье и потащил между полок и стеллажей в направлении примерочной.
Какого черта?
Люди оглядывались, широко разинув рты. Но никто не остановил нас. Никто не вмешался. Килл был прав, насчет того, что люди остаются в стороне ― даже если они знают, что что-то плохое происходит у них под носом
Через секунду мы вошли в примерочную, он захлопнул дверь, запер ее, затем толкнул меня к стене. Его пальцы впились в мое горло.
― Давай кое-что проясним, ладно? ― его запах океанского ветра и кожи дурманил меня. ― Никогда не спорь со мной на публике. Никогда не думай, что ты можешь мне приказывать. Никогда не думай, что мне есть до тебя дело.
Он тяжело дышал. На лбу выступил пот.
― И никогда не притворяйся, что я нечто большее, чем я есть. Человек, каждый дюйм мягкости которого выпотрошили в тот день, когда бросили меня в тюрьму. В день ее смерти. Я не тот, кем ты меня считаешь, милая. Никогда не забывай это.
В тюрьму?
Мои ноги обессилели; мои руки сжались вокруг запястий Килла.
― Пожалуйста, отпусти меня, ― задыхалась я, ― я не могу дышать.
Его глаза сузились, пальцы сжимались сильнее.
― Ах да, еще одна вещь, никогда не спрашивай меня о ней снова. Я не буду таким добрым в следующий раз, когда ты полезешь в мое прошлое.
Он отпустил.
Я наклонилась, резко и глубоко вдыхая кислород.
Он отошел назад, прислонившись к стене примерочной. Небольшая комната была клаустрофобной, со скамейкой, стулом, зеркалом в полный рост на внутренней стороне двери.
Зеркало.
Я всматривалась в свое отражение, будто оно может решить все мои проблемы.
Я не могла пошевелиться, настолько я упивалась изображением женщины, внутри которой обитала моя душа.
Мои глаза: они были зелеными, большими и яркими.
Мои скулы: они имели форму яблока, и раскраснелись.
Мои губы: они были полными, влажными и натурально розовыми.
Моя фигура: женственная, подтянутая и сильная.
Мои волосы: каскадом опадали на мои плечи в буйстве вишневого и обжигающе оранжевого.