Пока не было.
Мужчина с зелеными глазами не присоединился к нам. Вместо этого он раздавал приказы трем мужчинам, окружившим нас, как собаки стадо овец, и захлопнул дверь с громким лязгом.
Темнота.
Мое сердце застряло в горле, я снова ничего не видела.
Не было света или сидений, или освежающих в пути напитков. Женщины были тихими, хотя у нас были силы снова разговаривать. Они толпились, перемещаясь ближе друг к другу в темноте. Одна пыталась взять меня за руку, предлагая утешение в толпе.
Я стряхнула ее, предпочитая оставаться в одиночестве, стоя сбоку и обращая внимание на раскачивание громоздкого фургона. Я пересчитала все повороты, нарисовала карту в своей голове. Это ничего не изменит. Я никогда не найду дорогу домой.
Где этот дом?
Вот именно.
Даже если я освобожусь, я понятия не имела куда бежать, к кому обратиться за помощью. Я была чертовски озадачена и сейчас находилась в месте, где это не имело значения.
Моргнув, я заставила себя вернуться в настоящее и полный гараж мотоциклов и машин.
— Двигайтесь, сучки, — появился другой мужчина, с козлиной бородкой, громко чавкая жвачкой.
Женщины двигались вперед, к свету, уклоняясь от руки предложенной мужчиной в коричневой кожаной куртке.
Пять.
Пять женщин я насчитала, пока они спускались из фургона в новый мир или то, что им называлось, и в чем там мы теперь существовали.
— Ты, — мужчина указал на меня. — Ты глухая? — Он протянул руку, изогнув бровь. — Иди сюда.
Я прищурилась, двигаясь вперед и решительно подав ему руку.
— Нет, я не глухая.
Спрыгнув вниз на небольшое расстояние, я убрала пальцы из его ладони в момент, когда коснулась бетона.
Звук моего голоса испугал меня. У меня есть акцент. Я и не заметила в поле.
Мужчины, окружающие меня, говорили с американской развязностью. Кратко, по существу, немного протяжно.
Я говорила немного по-другому… звуча слегка пафосно, глотая согласные и растягивая гласные.
— Отведи их внутрь. У нас еще полно работы. Этот проклятый груз не должен был прибыть до завтра, и я хочу, чтобы они были заперты, прежде чем случится какое-нибудь другое дерьмо.
Голос звучал от другого мужчины в такой же коричневой кожаной куртке. У него были черные волосы, коротко подстриженные в небольшой ирокез. Большой герб нашит на спине куртки: старинные счеты с горящим в огне черепом и водопадом монет, извергающимся из его рта. Девиз ЧИСТЫ В ПОМЫСЛАХ И ВОЗМЕЗДИИ. ИСПОРЧЕНЫ ВО ВСЕМ, ЧТО ТАК ВАЖНО... окружал изображение.
Байкерский клуб.
Струйки пота стекали между моих лопаток, скользя вниз по позвоночнику, будто таял ледник. Мой пропавший страх появился, как ледяные иглы. Боль сдавила виски, когда я пыталась понять причину моего внезапного ужаса. Почему страх охватил меня сейчас, а не тогда, когда я очнулась, будучи похищенной?
Что может быть хуже, чем быть украденной или проданной?
Они.
Я ждала воспоминаний — другого фрагмента правды. Но ничего не приходило.
Я вздрогнула, обернув руки вокруг талии, и просканировала гараж, искала его — зеленоглазую катастрофу, из-за которого моя кровь бурлила, приливая к сердцу.
Что-то внутри меня узнало его. Он узнал меня. Выдумка это или реальность, мне нужно было увидеть его снова. Мне нужно было спросить его, глядя в его глаза, в поисках правды.
Но его нигде не было видно
Трое мужчин окружили нас, подталкивая других женщин ближе друг к другу.
— Двигайтесь, сучки. Время приветственной вечеринки, — прищурившись, они подгоняли нас вперед.
Вопросы проносились в моей голове.
Кто они?
Что мы здесь делаем?
Что они планируют делать?
Любопытство сжигало, но я не спросила вслух. Я промолчала.
— Молчание — это оружие, дорогая. Не сдавайся, пока ты не будешь уверена в фактах и в том, что можешь победить.
Мимолетное воспоминание не дало ни единого намека на то, кто это говорил, кем он был, и откуда я родом. Я чувствовала себя все еще с завязанными глазами — потерявшей все, хотя глаза все видели.
Покидая гараж, я шла следом за девушкой через громадную дверь вдоль узкого серого коридора. Мужчины не прикасались к нам, они не пускали в ход оружие и не поднимали на нас руку. Женщины дрожали, прерывисто дышали и тихо плакали, но никто не кричал и не делал ничего, что могло бы разрушить хрупкое перемирие.