Я бы никогда не признался в этом, но мне нравится, когда она со мной спорит. И, по какой-то непонятной причине, меня разочаровывает, когда она уходит. Но стоило ей сделать первый шаг по лестнице, как она вдруг останавливается. Я буквально слышу, как у нее в голове крутятся шестеренки, пока она обдумывает, что делать дальше. И, не сказав ни слова, она резко сворачивает от лестницы и направляется прямо к бару.
Блядь.
Я наблюдаю за ней глазами хищника, когда она подходит ближе. Мой взгляд цепляется за ее широкие бедра, плавно покачивающиеся при каждом шаге, и я сжимаю кулаки, чтобы не протянуть руку и не схватить ее. Она даже не пытается быть сексуальной, когда садится на барный стул передо мной; она просто такая. Все в ней кричит С-Е-К-С, и я — идиот, который не может думать ни о чем другом, кроме как взять ее прямо здесь и сейчас.
Она сбрасывает свою набитую сумку с плеча и ставит ее на соседнее сиденье. Я замечаю ярко-розовую бумагу, чуть выглядывающую из верха, и хмурюсь. Когда она устраивается поудобнее, она кладет руки перед собой на стойку и наклоняется вперед, привлекая мое внимание к своим сиськам, выглядывающим из топа.
Я подавляю стон вместе с желанием провести ладонью по себе, когда перед глазами вспыхивают фантазии, как она сжимает свою пышную грудь, пока я трахаю ее. Кожа начинает зудеть, словно стала слишком тесной, и я резко отвожу взгляд от ее нежной кожи.
— Можно мне бурбон? Безо льда, пожалуйста, — ее хрипловатый голос привлекает мое внимание, и я невольно начинаю следить за ее губами. Мое дыхание сбивается, когда ее розовый язык на мгновение появляется, чтобы увлажнить пухлые губы, а затем снова исчезает.
О, Боже мой. Я сейчас реально кончу в штаны, как малолетка, который впервые увидел сиськи.
Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и поворачиваюсь к ней спиной. Соберись нахрен, Морелли. Она просто попросила бурбон, а не чтобы я вел себя как какой-то похотливый извращенец, который не может взять себя в руки. И она даже сказала "пожалуйста", что редкость, когда это касается меня. Но то, как она это произнесла... Черт, я хочу заставить ее сказать это снова. На этот раз — стоя на коленях передо мной, умоляя о моем члене.
Мои руки дрожат, когда я хватаю бутылку Jim Beam и наливаю два пальца в стакан. Стабилизирую дыхание, разворачиваюсь и ставлю бокал перед ней на бар. И тут она делает то, что одновременно бесит меня и заводит до безумия. Она улыбается мне.
Софи — потрясающая женщина во всех смыслах. Все в ней, от цвета ее темных кудрей до шоколадных глаз и вплоть до маленьких аккуратных пальчиков на ногах, которые она любит красить в красный. Но когда она улыбается? Блядь. Когда она улыбается, она становится такой ослепительной, что на нее трудно смотреть. Будто если задержишь взгляд хоть на секунду дольше, ее чистая красота тебя ослепит.
И хотя я бы больше всего на свете хотел, чтобы она улыбалась мне до конца жизни, мне нужно заставить ее перестать. Мне нужно напомнить ей, почему она вообще не должна дарить мне свои улыбки. Такие вещи тратятся впустую на такого ублюдка, как я.
Будто услышав мое желание, она дает мне идеальный шанс стереть эту улыбку с ее лица.
— О, — она бросает взгляд на стакан с янтарным бурбоном перед собой. — Я думала, ты поймешь, что я хотела. Можно мне бутылку Cormiers? Этот хуже на вкус.
Она морщит нос самым милым образом, отодвигая стакан обратно ко мне. Эти складки на переносице точно не должны заводить меня так сильно, как это происходит.
Приди в себя, мать твою. Заставь ее уйти, пока ты не сделал какую-нибудь херню.
— Нет, — холодно отвечаю я. Она отдергивается, будто я ударил ее этим одним словом, и в этот момент я понимаю, что улыбаться она мне больше сегодня не будет. Я с самого начала знал, какую бутылкиу она хочет, как только с ее соблазнительных губ слетело слово «бурбон». Но налить ей дешевое пойло вместо того, что она действительно предпочитает, прекрасно вписывается в мою цель — разозлить ее .
— Нет? — повторяет она.
Я молча поднимаю брови, глядя на нее. Она ненавидит, когда я так делаю. Нежелание объяснять свои поступки — это половина причин, почему она вечно на меня злится. А пока она зла на меня, она будет держаться на расстоянии.
— Почему? — рычит она. Я закатываю глаза с детским упрямством, зная, как ее это бесит. И когда ее взгляд становится еще более раздраженным, я понимаю, что добился своего.
Я скрещиваю руки на груди и опираюсь о стойку напротив бара, продолжая смотреть на злую девчонку с другой стороны.
— Это бутылка бурбона Ли, — я пожимаю плечами.
Огонь в ее глазах вызывает во мне странное удовольствие. Может, это больная тема, но выводить ее из себя почти так же приятно, как трахать ее. А поскольку трахать ее я не могу, это единственное удовольствие, которое я себе позволяю. Ну, еще, конечно, разрядка, когда я сжимаю кулак вокруг себя в тишине своей квартиры.
И чем я, несомненно, займусь к концу вечера.
— И что? Он не будет против, если я выпью один стаканчик, — огрызается она.
— А разве хорошие младшие сестрички не должны спрашивать разрешения у старших братьев, прежде чем брать то, что им не принадлежит? — отвечаю с преувеличенно надутыми губами, изображая наигранное недоумение.
Теперь я смотрю, клюнет ли она на наживку, которую я так аккуратно ей подкинул. Ответит ли она резкостью или просто отпустит ситуацию? Это моя любимая часть. Ожидание хорошей ссоры почти так же приятно, как прелюдия.
Со мной определенно что-то не так.
Она щурит глаза, а ее губы дрожат от злости.
— Мне не нужно ни у кого спрашивать разрешения, чтобы делать то, что я хочу, — бросает она, окидывая меня оценивающим взглядом сверху вниз. Затем ее губы презрительно изгибаются, когда она демонстративно пялится на мою промежность, давая понять, что специально смотрит на мой член, прежде чем снова встретиться со мной взглядом.
— Особенно у тех, кто явно что-то компенсирует, — добавляет она с вызовом, поднимая кулак и махая в мою сторону своим маленьким мизинцем.
Ох, как бы я хотел наказать ее дерзкий рот.
Я пытаюсь скрыть ухмылку, когда огонь разливается по позвоночнику.