Я ощутил пустоту еще до того, как увидел ее, она протянулась вдоль нашей правой стороны, преграждая путь. Мы направлялись прямо к ней, по маленькой аллее, которая проходила между низким бордюром и безлюдными воротами охраны.
— Держись! — крикнул я, нажал на газ и резко свернул вправо.
Мы выехали на обочину. Мое распоясанное тело рванулось вперед, ударив по рулю, когда мы перелетели. Один из языков пустоты задел бок машины. Другой сумел пробить стекло со стороны водителя, и когда мы выехали на лужайку для гольфа, которая выходила на окрестности, мы сбили пустоту с ног и потянули ее за собой.
Мы пронеслись по подстриженной траве, сделав широкий полукруг, прежде чем я подрезал колесо и выровнял нас, и слава Богу, слава Эйбу, что это была не обычная старая машина, а та, которую он явно модифицировал, потому что у двигателя было достаточно рычания и сцепления задних колес, чтобы удержать нас на мокрой лужайке, достаточно инерции, чтобы вместо того, чтобы нырнуть носом в канаву, мы перепрыгнули через нее, задние шины хлопнули по ее внешнему краю, прежде чем снова найти сцепление, а затем отправили нас, как выстрел по Сосновой лесной дороге.
Все хорошо, все прекрасно, кроме одного, чего Нур не могла видеть, потому что пустота теперь была чисто вымыта бурей: ее язык был внутри моего окна, обвился вокруг внутренней ручки моей двери. Мы тащили его за собой, тащили по дороге со скоростью сорок-пятьдесят миль в час, и я все еще не чувствовал, как она умирает, я чувствовал только ее ярость.
Этот язык был напряжен и тверд, как сталь. Он не только держался, но и медленно сматывал пустоту с дороги, которая, несомненно, сдирала с него кожу заживо.
Поскольку я не мог придумать ничего другого, я нажал на газ до упора.
— У тебя есть что-нибудь острое? — крикнул я.
Нур в ужасе посмотрела на меня, сразу поняв, почему я спросил. Я молился о приближающейся машине, о чем-то, что я мог бы использовать, чтобы отогнать монстра, но Энглвуд теперь был городом-призраком, и дороги были пусты. Никто, кроме нас, не был настолько глуп, чтобы ехать в самый разгар урагана.
— Только это, — сказала она и снова протянула мне нож для вскрытия писем с бронзовой ручкой: вечно полезный швейцарский армейский нож, тотемная штука, которая не оставляла меня в покое.
Пустота завывала от боли и от усилий подтянуться к моей двери. Я не осмеливался убрать ногу с педали газа, даже когда куски мусора заставляли меня сворачивать по всей дороге.
Я схватил нож для вскрытия писем. Попросил Нур сесть за руль, что она и сделала. Я вонзил нож в язык пустоты. Раз, два, три. Пустая кровь забрызгала меня, черная и горячая. Тварь завизжала, но не отпускала, не отпускала, а потом, когда ей наконец показалось, что она вот— вот достигнет цели…
Моя нога стояла на газу, но глаза были устремлены на пустоту. Я обернулся, увидел брошенный пикап и поваленное дерево, загораживающее большую часть дороги, и нажал на тормоз. Каприс сделал затяжной задний поворот, который почти пропустил пикап, но не совсем, наш хвост соприкоснулся с ним с тряским ударом. Мы продолжали ехать, ветви поваленного дерева обдирали нас, разбивая лобовое стекло и срывая боковые зеркала, прежде чем мы, наконец, сбросили ее и затормозили.
Мы перестали двигаться, но мир все еще вращался. Нур трясла меня, касалась моего лица — она была в порядке, пристегнута ремнем безопасности. Нож для вскрытия писем исчез, вырванный из моей руки, и язык пустоты тоже.
— Она мертва? — спросила Нур, но тут же нахмурилась, словно смущенная своим оптимизмом.
Я повернулся и посмотрел в разбитое заднее стекло. Я все еще ощущал пустоту, устойчиво, но ослабевшую, но не видел ее. Она был далеко позади нас, сбитая с ног при падении.
— Ей больно, — сказал я. — Плохо, я думаю.
По обеим сторонам дороги темнели полосы торговых центров. Впереди в воздухе опасно закрутился сломанный светофор. В другой день я бы развернул машину и поехал обратно, чтобы покончить с пустотой. Но сегодня я не мог позволить себе ни времени, ни риска. Одна пустота, разгуливающая на свободе, была наименьшей из наших забот.
Я нажал на газ. Машина качнулась вперед, нос «каприса» слегка наклонился вниз и влево.
У нас лопнула шина, но мы все еще могли катиться.
Я не осмеливался ехать на поврежденном «каприсе» слишком сильно, чтобы не рискнуть лопнуть вторую шину и полностью посадить нас на мель. Мы ковыляли на том, что мой дед называл «послецерковная скорость», шатаясь по городу, который я едва узнавал. Это было похоже на конец света: закрытые ставнями магазины, заброшенные парковки, улицы, заваленные мокрым мусором. Светофоры мигали, но никто не обращал на них внимания. Маленькие лодки, пришвартованные людьми в ручьях и каналах, сломали свои швартовы, и на тяжелых волнах их мачты качались, как трясущиеся пальцы.