— Кто ее будет издавать?
— Издательство найдем. Я, брат, теперь на международные дела по-другому смотрю, с одной ступеньки повыше… Сейчас в международных отношениях начинается новая полоса. Старая вражда и нападки друг на друга всем надоели. Надо искать новые пути… И я тебе прямо скажу, безо всякой лести: попал ты в точку! Прямо в яблочко со своим Ливаном угодил!.. Именно так надо сейчас писать на международные темы — изнутри, по-человечески, по-новому. Руби от сердца, от своего личного впечатления, и никогда не ошибешься. И читать тебя будут всегда нарасхват!.. Главное, чтобы читатель тебе поверил. А когда поверит, тогда можно начинать с ним уже разговор и о большой политике… Кстати, кто издавал твою первую книгу?
Курганов назвал издательство.
— Ну вот и прекрасно! Они и вторую издадут.
— У них совсем другой профиль, — возразил Курганов, — они зарубежной тематикой не занимаются.
— Профиль у всех издательств должен быть один — государственный интерес. А ты можешь сейчас написать такую книгу, которая средствами художественной литературы подтверждала бы нашу государственную позицию в ливано-американском конфликте… Мне тут рассказывали кое-какие товарищи о твоих выступлениях по телевидению. Умен, говорят, парень-то из твоей газеты, талантлив, обаятелен. Думаешь, не приятно мне такие слова о своих сотрудниках слышать? Мед на сердце!
Курганов молчал.
— А ты чего это все время молчишь? — прищурился главный, — Может, ты и никакой книги о Ливане писать не хочешь? Может, я напрасно тебя уговариваю?
— Да нет, хочу, — улыбнулся Курганов, — но только боюсь, что не получится. Не то у меня сейчас настроение…
— Что значит не то? Что это за качели какие-то, то не то… Ты кто — мужчина или пугливая комсомолка?
— Я не об этом…
— А я об этом!
— Для той книги, о которой вы говорите, тыл должен быть в полном порядке.
— А у тебя?
— Да как сказать…
— С женой, что ли, разошелся?
— Пока нет…
— Ну, вот пока и не надо… Слушай меня внимательно: через месяц рукопись — вот об это место, на мой стол положишь. А еще через месяц выйдет книга. Я сам за ее изданием буду следить. Молнией выпустим!
Исполнилось, кажется, все, о чем совсем еще недавно думалось и мечталось Олегу Курганову. Он выполнил поставленные перед собой задачи, достиг, кажется, даже больше, чем намечал. Задуманное когда-то в порыве честолюбия, в ощущении переизбытка молодых сил, в соединении с оживлением общего настроения вокруг, — все это, замысленное полтора года назад, после выхода книги о Якутии и перед поездкой в Ливан и Сирию, теперь было осуществлено. Вопрос о назначении на работу за границу — собственным корреспондентом в одну из крупных капиталистических стран — должен был решиться в самое ближайшее время.
Курганову необычайно «повезло». Без неожиданного и резкого обострения международной обстановки на Ближнем Востоке, без «помощи» Шестого американского флота, взявшего на прицел Бейрут, без вмешательства мировой прессы, взвинтившей ливанский кризис, накалившей ближневосточную проблему до предела, — без всего этого, конечно, не возник бы во всем мире такой пристальный интерес к Ливану вообще и к Бейруту в частности.
«Но и сам я вроде бы не оплошал, — думал Курганов, размышляя надо всем происшедшим. — И главное, безусловно, было в том, что я с самого начала своих выступлений о Ливане взял правильный тон. Без официоза, без протокола, без набивших оскомину общих, дежурных обличений загнивающего капитализма и империализма. Я просто рассказывал о том, что сам видел там и чувствовал. Я просто выразил словами все те ощущения и настроения, которые возникают у человека, впервые попадающего в необычный для него капиталистический мир, который может и сбить с толку, и ошеломить, и напугать, и восхитить. Я правильно сделал, что начал свои выступления с рассказа о гибели «Шампильона». История гибели полутора тысяч человек в трехстах метрах от родного берега, на глазах у своих родственников, на глазах детей, жен, матерей, братьев, мужей, отцов, — эта история, конечно, на многих произвела впечатление, а некоторых (как они писали в своих письмах) даже потрясла…»
Да, прав был главный — все дело в правде. Правда — это глубина… После рассказа о «Шампильоне» число моих слушателей, думал Курганов, увеличилось, наверное, в десятки, если не и сотни раз. И я мог после «Шампильона» говорить с ними на любые политические темы, они уже доверяли мне и внимательно слушали все, о чем я говорил. Картина гибнущих из-за страховой премии парохода людей — это образ алчности западного мира, образ бесчеловечных крайностей, до которых могут дойти люди, живущие только по законам денежных отношений. У нас это, конечно, невозможно. И поэтому эта история так взволновала наших зрителей, слушателей и читателей. Она взволновала их своей незнакомостью, своим трагизмом. Поэтому такими популярными и стали сразу мои выступления и передачи… Да, я правильно сделал, что начал именно с гибели «Шампильона».