И вот, «отплясавшись» в зоне, откувыркавшись в черной звездной бездне, он идет на посадку… Желанная голубизна земли плещется где-то внизу и впереди, зелень лесов и полей притягивает к себе, слышен шум ветра в густых кронах деревьев, виден тихий пруд в окаймлении низких кустов и красная лодка посередине пруда с белыми веслами…
И вдруг машина начинает разваливаться в руках у Курганова. Отламываются крылья, вырван хвост и турбина, сдернуло стеклянный фонарь кабины, ветер со страшной силой ударил в лицо… В ужасе оглядывается Курганов и видит, что весь путь его приземления, вся его дорога к аэродрому, к земле усеяна обломками его самолета, исковерканными частями машины, искореженным металлом, досками, фанерой, щепой, камнями, развалинами древних соборов и храмов, снесенными куполами и взорванными алтарями… «Нет, нет, — шепчет сам себе Курганов, — нельзя летать на такой скоростной машине — это опасно, это смертельно… Лучше летать просто так, самому по себе, без самолета…»
— Прыгай, прыгай! — кричат ему сотни голосов в шлемофон — громких, незнакомых.
Нет, нет, он дотянет до аэродрома, он выполнит задание на приземление. Он приземлится даже в этом изуродованном самолете — без крыльев, без стабилизатора, без фонаря кабины и двигателя… Он дотянет, дотянет… И не в таких переделках еще приходилось бывать, не из таких передряг вырываться… Он дотянет, он выполнит задание, он приземлится…
Вот он, аэродром, совсем близко… Рукой подать… Вот он, пруд с низкими кустами, и красная лодка с белыми веслами… Он дотянет…
Удар! Фюзеляж — пополам. Катапульта швыряет его в сторону аэродрома, где-то внизу, кружась, падают последние обломки самолета, а он, вися на лямках парашюта, болтаясь на стропах, медленно опускается на аэродром.
Приземление… Вот он и приземлился… Под ногами твердая земля, вокруг — улыбающиеся лица.
Он выполнил задание на приземление. Он стоит на своем аэродроме. Но он приземлился без самолета. Он выполнил свое задание на приземление, но на парашюте, а не на самолете… А ему надо было приземлиться на самолете… А он приземлился, вися на лямках парашюта, болтаясь на стропах… Его самолет развалился в воздухе… Вон там, в вышине, в синей синеве, еще кружатся металлические обломки его скоростной машины… Они кружатся над развалинами соборов и храмов, они падают, оседают на эти древние руины, как оседает пепел сожженных городов на пепелище, а он, Курганов, уже стоит на земле, перебирая в руках тряпичные стропы и шелковый, безвольно «погасший» купол своего парашюта.
Разбуженный этим, не часто, но все-таки повторяющимся сном, Курганов обычно лежал сначала в темноте с открытыми глазами, потом вставал, закуривал и, подойдя к окну, подолгу смотрел в окно.