Ты добавил моей жизни мужества, Бейрут. Ты приподнял розовые очки над моими глазами. Ты приподнял их над моими глазами не до конца — другие люди и города доведут эту работу до конца, но все равно — приподнял. Ты начал во мне эту трудную, но необходимую работу, Бейрут. И за это спасибо тебе.
Бейрут, прощай. Я улетаю на север, а ты остаешься здесь, на юге, и пусть качнут твои фиолетовые пальмы вслед моему самолету своими грустными ресницами, пусть прощально осветятся теплым сиянием моря твои розовые набережные, пусть загадочно и сурово блеснут снеговые вершины твоих гор, Ливан, — пусть сверкнут они мне с остающегося позади горизонта своей белозубой и твердой улыбкой.
Прощай, Бейрут. Ты многому научил меня. Ты проверил меня на прочность, и я вроде бы выдержал, хотя тылы мои сейчас разгромлены, а душа лежит в развалинах.
А ведь всего полтора года назад, летом пятьдесят шестого, я ехал в Якутии верхом на белой лошади по длинному и пологому склону сопки, по лиственничной редкостойной фиолетовой тайге вдоль ручья, который потом будет назван моим именем.
Всего полтора года назад я въехал верхом на белой, пугливой и тонконогой лошади на первое алмазное месторождение в нашей стране.
Да, это была судьба. Я ехал тогда навстречу своей судьбе. Я ехал тогда навстречу своей судьбе и ничего еще не знал об этом, потому что судьба человеческая видна только тогда, когда смотришь на нее из настоящего в прошлое, а когда смотришь на свою судьбу из настоящего в будущее — очень трудно увидеть ее там, в будущем, — очень трудно увидеть в будущем свою кремнистую дорогу, свой торный путь по обрывистой горной гряде жизни.
Судьба привела меня из Якутии в этот город на берегу Средиземного моря. Судьба решила дать мне здесь бой.
И вот шум сражения позади, искромсаны клинки, сломаны копья…
Я выиграл свой бой тогда в Якутии, полтора года назад.
А здесь?
Выиграл ли я свой бой здесь, на берегу Средиземного моря, в этом белом городе с розовыми набережными в грустных ресницах фиолетовых пальм?
Свой следующий после победы в Якутии бой?
ГЛАВА ВТОРАЯ
Рим. Пятнадцать часов по среднеевропейскому времени. Самолет французской авиакомпании «Эр Франс» приземляется в аэропорту Западный Чиампино. Точно по расписанию. Минута в минуту.
Мы выходим из самолета. Она идет рядом со мной. Что-то произошло между ними — всю дорогу от Бейрута до Рима она сидела в самолете рядом со мной. Не сказано было ни одного слова.
Да, что-то произошло между ними. (Совесть заговорила перед возвращением, а?)
Я наблюдал за ним в самолете — он ходил между креслами, небрежно засунув руки в карманы штанов, от одного человека к другому, заботливо о чем-то спрашивал, участливо наклонившись, слушал, терпеливо объяснял, энергично улыбался, делал уверенные жесты, красиво курил длинную американскую сигарету (джентльмен демонстрирует «малый джентльменский набор» — полное спокойствие и полную уверенность в своих делах).
К ней и ко мне за все время полета от Бейрута до Рима он не подошел ни разу и даже ни разу не посмотрел в нашу сторону.
Мы выходим в стеклянное, прозрачное здание аэропорта, садимся за столики (я опускаюсь на первый попавшийся стул, она садится рядом — все это происходит молча, — и больше никто из пашей группы за наш стол не садится).
Зал ожидания и ресторан соединены вместе, вы можете сидеть за столиком и ждать свой рейс хоть целый день — никто не подойдет к вам и не потребует, чтобы вы сделали «заказ».
Элегантный наш руководитель (синий дакроновый костюм в черную полоску, улыбка а-ля Жан Маре), небрежно облокотившись о стойку бара, беседует с барменом по-французски. Потом он делает царственное движение рукой в сторону всей нашей группы, и белозубый бармен, ослепительно улыбаясь, как будто узнал о нас только что нечто сверхположительное, быстро-быстро начинает разносить стаканы с апельсиновым соком.
Мне очень хочется пить. Все последние дни мне почему-то все время хочется пить. Я машинально беру со стола стакан, быстро делаю глоток и вдруг слышу, как кто-то произносит мое имя.
Я поворачиваюсь к ней. Да, это она назвала меня по имени. Я уже начал забывать ее голос — в Бейруте мы почти не разговаривали.
Я молча смотрю на нее, и она, глядя мне прямо в глаза, повторяет свой вопрос, обращенный ко мне: