Нет, толпа, оказывается, стояла не около «Кляриджа», а перед входом в «Лидо»… В дверях кабаре показался огромный бородатый детина — плечистый шоколаднолицый гигант в черном смокинге с красной розой в петлице. На голове у него была такая же чалма, как и у стоявших перед входом. За ним валила разношерстная толпа в цилиндрах, шляпах, страусовых перьях, соболиных накидках.
Увидев гиганта в чалме, люди в белых одеждах повалились на колени, прижались лбами к тротуару… Некоторые тут же проворно вскочили, подбежали к машинам, распахнули дверцы.
Детина с шоколадным испитым лицом вынул из петлицы красную розу, поцеловал ее, небрежно бросил на тротуар. Обернулся ко всей компании, широко махнул рукой — айда все за мной! — и медведем полез в первый автомобиль. Цилиндры, перья, соболя начали грузиться в остальные машины. Люди в чалмах услужливо помогали им, подсаживали под локти, расправляя платья дамам… Потом кинулись со всех ног к последней машине, заученно сели в нее с двух сторон сразу все, — жих! жих! жих! — и весь автокараван мгновенно исчез в ближайшем переулке. И снова тротуар перед «Лидо» пустынен, безлюден, необитаем — словно никого и никогда здесь и в помине не было.
«Приснилось мне все это? — подумал Курганов. — Да вроде бы нет… Видно, магараджа какой-нибудь на последний алмаз из папашиной короны гуляет… Или очередной шейх со свитой нефтяные денежки в узком религиозном кругу пропивает».
Площадь Этуаль была погружена в полумрак — огромная Триумфальная арка, казалось, притягивала к себе и втягивала в себя свет и энергию всех фонарей, мерцавших слабым полукругом вдоль площади между голыми ветвями деревьев. И только внутри самой арки, как в утробе гигантского чудовища, был обозначен оазис света, и бился на ветру слабый язычок пламени на могиле Неизвестного солдата — безымянное сердце безвестного человека, похищенное некогда у жизни беспощадным зверем войны, жадно проглоченное им, но все еще продолжающее жить, биться, пульсировать, напоминать…
«Зачем я пришел сюда второй раз? — подумал Курганов. — Ведь совсем же недавно, всего несколько часов назад, я уже был здесь… Нет, нет, я должен был прийти сюда один. Один, без них двоих…»
Багровые отблески огня и высокие черные тени продолжали свою тревожную пляску под мрачными каменными сводами Триумфальной арки. Что-то необычное, значительное, трагическое виделось в этом неравном поединке тьмы и света — огромной, мертвой, надменной и неподвижной темноты и маленького, живого, неугомонного и трепетного язычка света. Казалось, что огромная, массивная арка, воздвигнутая в честь военных побед Наполеона, пытается потушить, задавить, уменьшить этот огонек солдатского сердца, погребенного под ее надменными каменными сводами.
А ведь слава Наполеона, подумал Курганов, действительно похоронила под своей тяжестью, растворила в себе, обрекла на забвение десятки и даже сотни тысяч вот таких солдатских сердец.
Да, Триумфальная арка — памятник не только Наполеону, не только его войскам. Скорее наоборот — это вообще не памятник Наполеону. Это упрек Наполеону. Это осуждение Наполеона, проклятие Наполеону, по чьей бесконтрольной прихоти перестали биться сотни тысяч наивных, доверчивых человеческих сердец.
Триумфальная арка — это памятник трагедии великой идеи, плоды которой попали в руки одного человека. Триумфальная арка — это памятник трагедии великой идеи, гипноз которой лишил ее первых рыцарей чувства реальности. Триумфальная арка — это памятник трагедии великой идеи, одной из главных неожиданностей которой было то, что ее героями стали ее палачи…
Курганов усмехнулся — слишком много сравнений. Пожалуй, надо остановить этот поток исторических аналогий… Но ведь именно за этим состоянием, за этими мыслями (чтобы забыть, забыть все остальное, мелкое и ненужное) пришел он сюда один во второй раз, чтобы почувствовать значительность города, величие его истории. Здесь, под сводами Триумфальной арки, эта значительность и величие ощущаются наиболее сильно, наиболее драматично. Здесь, под мрачной тяжестью императорской славы, поглотившей своим каменным чревом сердце Неизвестного солдата, — здесь главная трагедия города, главная трагедия наполеоновской Франции. (Может быть, Триумфальная арка — это вообще самый яркий памятник той части человечества, которая слепо, не задумываясь, отдавала свои сердца своим вождям? Может быть, Триумфальная арка над сердцем Неизвестного солдата на площади Этуаль в Париже — это Главный Храм Человеческой Слепоты, которая позволяла вождям прошлых, канувших в историю времен так произвольно и бесконтрольно распоряжаться сотнями тысяч человеческих сердец?)