Бейрут — сладкий пирог с горькой начинкой, ты был первым настоящим ударом мне в челюсть, — спасибо тебе, Бейрут. Здесь, на твоих площадях и улицах, под твоими бананами и пальмами, я, Олег Курганов, впервые понял, что в жизни человека все может начать меняться и помимо его желаний и воли и что очень скоро, в самом ближайшем будущем, мне в своей собственной жизни придется начать отказываться (помимо своих желаний и воли) от всего привычного, любимого и дорогого… И так мне вдруг захотелось влезть на бетонный помост к полицейскому-регулировщику в зеленой чалме и написать мелом на грифельной доске: сегодня здесь, на этом углу, произошла страшнейшая авария — убита вера в самого близкого человека, погибла любовь, ранены воля, сердце, разум, разрушено прошлое, заплевано настоящее, зачеркнуто будущее…
И еще мне захотелось убежать, уплыть, улететь от тебя, Бейрут, катапультироваться от всех этих гостиниц, аэропортов, из всех этих банных субтропиков и попасть куда-нибудь на луговой рязанский берег Оки со стогами сена и деревенским утренним петушиным криком… Или куда-нибудь в Подмосковье на Клязьму, чтобы белые березы бежали по склону пологого холма к тихой речной воде и чтобы неторопливый ручей петлял среди густого зеленого кустарника…
…Бейрут, спасибо тебе. Кое-чему ты научил меня тогда. Кое-что я потерял тогда на твоих улицах, а кое-что и нашел. Спасибо тебе.
Бейрут, ты начало моего долгого падения вовнутрь самого себя, в глубину моих (тогда еще неизвестных мне) пороков и слабостей. Сколько времени прошло с тех пор, а мне до сих пор, сквозь переплетение событий и чувств, через решетку прошлого и настоящего, все еще видится этот пестрый, шумный, странный город на берегу Средиземного моря, который так невиданно и страшно вмешался в мою жизнь.
И сколько раз я потом спрашивал самого себя — пошел ли мне на пользу этот урок, извлек ли я из него пользу для самого себя? И если да, то обернулись ли когда-нибудь радостью и счастьем те мои страдания и мучения?
Спрашивал и затруднялся с ответом.
Бейрут — потери, потери, потери, отчаянные мои мысли и мрачные раздумья, и долгие ночные проходы по всему городу, и одинокие фигуры полицейских в чалмах под фонарями, и глухие удары волн на набережных, и огромная, не поддающаяся никакому измерению и описанию пустыня жизни над ночным морем и в моей собственной душе, и как ползло утром по берегу между камнями какое-то странное существо — не то краб, не то карликовый осьминог, смешно перебирая своими членистоногими щупальцами, и как, глядя на него, я подумал о том, что вся моя беда, все мои горести и печали, наверное, не так-то уж и велики по сравнению с главной бедой всего человечества, на фоне всех его горестей и печалей, но все равно что-то уже очень сильно душило меня в то утро на берегу Средиземного моря, и среди всех, кто уже держал в то утро руки у меня на горле, был и ты, Бейрут, и ты, Бейрут, и ты, Бейрут…
Я стою у окна своего номера в «Режант-отеле» и смотрю вниз, на центральную площадь города — на площадь Пушек. Только что мы приехали с очередных развалин, пообедали, и теперь до ужина каждый может распоряжаться своим временем как хочет.
Сразу же образуется несколько отдельных отрядов — одни идут в наше посольство, другие — в армянский клуб (приблизительно четвертая часть нашей группы приехала повидаться с родственниками-армянами, которых здесь в Бейруте, видимо-невидимо), третьи отправляются в городской сад, четвертые — просто бродить по городу…
И только я один никуда не иду. Я не хочу присоединяться ни к кому — ловить сочувственные взгляды соотечественников выше моих сил.
И я говорю, что плохо себя чувствую (все понимающе кивают мне головами) и, пожалуй, останусь в гостинице (и снова все понимающе кивают головами).
И вот я один (только одному, только одному хочется мне быть все эти дни — как я только выношу все эти экскурсии и поездки). Сначала я ложусь на кровать и просто лежу, глядя в потолок, закинув руки за голову. Потом начинаю ощущать какой-то незнакомый запах. Я скашиваю глаза в сторону, на ее кровать (как муж и жена мы, естественно, живем в одном номере) и замечаю на тумбочке около ее кровати большой флакон духов.
Я встаю, подхожу к ее кровати. Духи называются «Христиан Диор». Французские духи. Огромный флакон. Самые дорогие духи на белом свете. Так, так…