«Ну что, дамский любимчик, покоритель туристских сердец, владелец малого джентльменского набора? — беззвучно крикнул сверху Курганов. — Не ожидал?.. Скажи спасибо, что не прихватил тебя с собой и не брякнул отсюда на мостовую… Ладно, живи, благоденствуй, радуйся своим поросячьим радостям, ползай вокруг своей новой жены… Когда-нибудь она тебя тоже предаст. Как говорится, за что купила, за то и продаст».
Хватит слюнявиться, оборвал сам себя Курганов, хватит барахтаться в мелочах. Лететь дальше и выше! Весь мир лежит перед тобой, весь мир доступен тебе, а ты висишь тут над тесной городской улицей на высоте третьего этажа, как какой-нибудь дурацкий Карлсон с мотором… Вперед, Курганов, вперед! Пусть остается внизу, на земле, все прошлое, все горькое, все ненужное тебе. Там, за горизонтом, лежат новые земли, новые реки и моря, новые встречи и ожидания, а может быть даже — новое счастье. Вперед!
Он снова напружинил все мускулы ног и плеч, сосредоточился, сконцентрировался на одной мысли, сделал над собой усилие, послал волевой импульс в тайные глубины своих желаний и возможностей, соединил их в одно целое, спаял намертво, перешнуровал друг другом… Мгновение — и холодный ветер больших высот ударил в лицо, дома и улицы ушли из-под ног, город остался позади. Все действия земных законов были оборваны внутри самого себя, сила тяжести — преодолена, и, оторвавшись от обыденных ощущений, не угнетаемый близкими, конкретными целями, Курганов растворился в бесконечном пространстве свободного, бесконтрольного полета.
Курганов летел над морем… Желтые капли островков уползали назад, в преодоленное пространство. Подернутая белесой туманной дымкой сине-зеленая громада воды, казалось, не имеет конца. Небо, сливаясь на горизонте с морем, невидимой петлей лежало вокруг, со всех четырех сторон света.
Высота стесняла дыхание, холодила сознание. Сердце замирало от мыслей о доступности всего неба. «Один раз так уже было, — подумал Курганов, — тогда, на аэростате… Правда, тогда летели над сушей, земля кружилась внизу в разводьях облаков, небрежно рассыпанными «чертежами» вспаханных полей, а над головой болтался огромный серебристый шар со спасительным газом… Теперь же внизу вода, море, а может быть, даже океан — высшая форма земной вечности, и если моя уникальная способность летать неожиданно окончится и я начну падать, — он, океан, растворит передо мной свои глубины, поглотит меня навсегда, и я стану только одной из его песчинок, и навсегда окончатся все мои горести и страдания, утихнут все раны и боли, и я тоже стану вечностью, но сам я уже никогда не смогу ни понять, ни оценить этого, и поэтому зачем мне вечность? — сладость и прелесть жизни только в мгновениях, в их череде и сопоставимости, в их мимолетности и неповторимости».
…Бейрут возник внизу внезапно, как нереальная кинодекорация. Мелькнула Парижская набережная, авеню Жоржа Пико, улица мадам Кюри, Алжирская улица, Верденская, дворец ЮНЕСКО, бульвар Баста. Я делаю круг над городом, подумал Курганов, как самолет «Эр Франс»… Вот и Пляс-де-Канон — площадь Пушек и «Режант-отель» — отель для значительных лиц, где мы жили с ней в двухместном номере, на третьем этаже, вон в том окне, а в Афинах номер был на втором этаже и со скошенным потолком…
А вот и посольство, где мы встречали Новый год на зеленой лужайке под пальмами, где она всю ночь танцевала только с Ним, а я в четыре часа утра первого января пошел купаться на городской пляж (опять на городской), упал в Средиземное море и отчаянным баттерфляем поплыл назад, домой…
А вот по этой дороге за несколько дней до Нового года, перевалив через горы Антиливана, мы ехали на туристском автобусе в город Баальбек — опять смотреть развалины какого-то древнегреческого храма, и я долго стоял перед единственно уцелевшим пролетом из шести огромных колонн, еще более высоких и массивных, чем колонны Парфенона (здешний храм был гораздо старше и больше по размерам, чем афинский, — так нам сказал экскурсовод), и, томимый невеселыми предчувствиями, думал о том, что, может быть, этот баальбекский храм никогда и не разрушался, потому что его никто и не собирался строить, — вернее, его не достроили, поставили еле-еле вот эти шесть гигантских колонн и выдохлись, бросили строительство, а потом целых двадцать веков выдавали этот недостроенный храм за разрушенный, привозя сюда всяких праздных и глупых туристов, вроде нас.
…Баальбек исчез. Снеговые вершины Антиливанских гор уплыли за горизонт. Дорога вела в Сирию, в Дамаск.