Не только вид радовал Лиз, что у нее есть личное пространство. Оправившись от личной трагедии, она все еще больше, чем когда-либо прежде, нуждалась в тишине и в собственной компании, чтобы обдумать все, что произошло. Психиатр Службы, к которому ее направил отдел кадров, посоветовал ей не проводить слишком много времени в одиночестве, но она предпочла проигнорировать совет и разобраться со всем по-своему.
В дверь слабо постучали, и когда она открылась, знакомый голос сказал: «Доброе утро, Элизабет. Что, черт возьми, вы и ваши коллеги сделали, чтобы вызвать весь этот шум? Это похоже на зону боевых действий.
— Подожди, Джеффри. Завтра будет твоя очередь. Не думайте, что у вас иммунитет только потому, что они думают, что вы все Джеймсы Бонды».
Мужчине, вошедшему в крошечный офис, было около пятидесяти, высокий, с темными волосами, седеющими над ушами, с вытянутым лицом и тонким прямым носом. Он был знатен и был бы красив, если бы не отчужденная надменность в выражении его лица и намек на насмешку в темных глазах. На нем был хорошо скроенный темно-синий костюм с начищенными черными брогами и галстук в стиле Old Wykehamist — Лиз знала об этом, потому что однажды оскорбила его, похвалив привлекательное сочетание цветов. Потрясенный, он сказал ей, что это его старый школьный галстук.
— Как вы вошли? — спросила она. «Меня чуть не нокаутировал сумасшедший с огромными ушами».
— О, я прошел через гараж, — беззаботно ответил он. — Я получил предупреждение, что вы в осаде.
— Хотел бы я, чтобы меня кто-нибудь предупредил. Я думал, что буду носилками. Проходи и садись, или мы спустимся выпить кофе?
Джеффри Фейн покачал головой. — Я выпил чашку прямо перед тем, как покинуть Воксхолл-Кросс.
Лиз и он вместе работали над различными расследованиями на протяжении многих лет. В целом это было успешное партнерство; Лиз нашла его резким, опытным, решительным — и надежным, как змея. Что Фейн думает о Лиз, он никогда не говорил, но близкие наблюдатели за ними подозревали, что с его стороны был интерес, выходящий за рамки чисто профессионального.
Фейн проигнорировал ее приглашение сесть и стоял, глядя в окно. « Я вижу перемены и упадок вокруг », — провозгласил он, глядя вниз по течению на леса и подъемные краны, обозначающие места, где возводились новые здания.
« О Неизменный, останься со мной!» ответила Лиз.
Он обернулся и сказал с волчьей улыбкой: «Если бы я думал, что вы говорите серьезно, я мог бы обсудить это с вами. Я не знал, что ты изучаешь Гимны древних и современных. '
— Знаешь, мы и в школе гимны пели. Даже если это была всего лишь дневная школа для девочек.
Фейн что-то напевал себе под нос и снова посмотрел в окно. — Если вас выведут на открытую планировку, я не уверен, что вам будет не хватать этого вида. Взгляните на это, — язвительно сказал он, указывая через воду на башни Кэнэри-Уорф. «Грабежи денежных людей распространились далеко за пределы Города».
В Фейне всегда была мрачная сторона, но это казалось чрезмерным даже для него. — Почему сегодня так мрачно, Джеффри? Что случилось?'
'Пока ничего. Но наш новый великий муфтий, похоже, решил немного раскачать лодку.
'Что он делает?' Лиз мало что знала о новом начальнике МИ-6 за рекой, но, судя по тому, что она узнала, он был хорошим человеком. Его звали Тредвелл, и он работал в Министерстве иностранных дел, где занимался разведкой на различных должностях; он также работал в МИ-6, когда ему было за тридцать. Значит, он приходил на пост, знакомый со Службой и, судя по замечанию Фейна, должен иметь представление о том, как она должна измениться.
— Вы знаете, что он собирается сделать? — спросил Фейн.
'Скажите мне. Дымовые сигналы еще не пересекли реку.
— Его беспокоят подобные вещи. Фейн махнул рукой в сторону быстро редеющей толпы. «Он считает, что нам нужно добиться лучшего понимания публикой того, что мы на самом деле делаем и чего не делаем. По его словам, существует нечестивое сочетание гражданских либертарианцев и одержимых Джеймсом Бондом, которое затемняет наш ценный вклад в благосостояние нации».
— Ммм, — уклончиво сказала Лиз. — Что он собирается с этим делать?
«Он хочет создать «директора по корпоративным коммуникациям». Нелепая идея! Наша работа не в том, чтобы «общаться» — мы не рассказываем секретов; мы держим их.
На самом деле, это была неплохая идея, подумала Лиз, хотя она считала вежливым держать это при себе. По мнению Лиз, существовала необходимая степень секретности в отношении спецслужб, их операций и людей, но также была и ненужная секретность, которая могла отрицательно сказаться на эффективности в современном мире. Но Фейн придерживался старой школы — считал, что безопаснее обо всем помалкивать, на случай, если невольно выдашь что-то важное. Он также находил перемены отвратительными, и Лиз иногда думала, что он рассматривает простое течение времени как повод для сожалений — если вы послушаете его, то с конца холодной войны британская разведка все время шла под откос.
— Мне жаль, что ты расстроен, — мягко сказала она.
— Становится хуже, — сказал Фейн. Он покачал головой и наконец сел. «Знаете ли вы, что они фактически назначили несколько охотников за головами, чтобы найти этого специалиста по связям с общественностью». Казалось, он выплюнул последние два слова. — Ты знаешь, что это значит, не так ли?
'Скажите мне.'
«Это означает, что они собираются выглянуть наружу . Это даже не обязательно будет один из нас — я имею в виду инсайдера. Они собираются рекламировать пост. Возмущение Фейна казалось совершенно искренним. «Это достаточно плохо, чтобы создать эту должность, но затем рекламировать ее и, возможно, назначить кого-то, кто никогда не ступал на Воксхолл-Кросс…» Он сделал паузу, чтобы позволить идиотизму дойти до сознания. Лиз ограничилась поднятой бровью. Фейн продолжал: — Говорю вам, я не вижу ничего, кроме надвигающейся катастрофы.