Но это еще не все. Может, клапан в ковше моей печали ослаб. Может, давление было достаточно слабым, чтобы заставить меня держать голову прямо.
Я немного отстранилась.
— Ты должна знать, что это не твоя вина, — сказал Эллиот.
Я кивнула, но не поверила ему. Часть меня всегда задавалась вопросом, как сильно моя история сыграла в решении Уоррена и сколько мне стоило ожидать от парня, который продавал амфетамины больной анорексией девушке. Я всегда говорила, что я умнее этого. У меня сноровка лучше, чем у девушек, проснувшихся на пляже без трусиков и с кровью под ногтями. Я грубее, чем те, кому пришлось делать аборт от незнакомых парней.
А может и нет.
— Что ты хочешь сделать? — спросил он.
Его пальцы, поглаживающие мою ладонь, казались сексуальными, но успокаивали. Он хотел меня. Не нужно было быть ученым ракетостроителем, чтобы понять это. Но он не попытался меня трахнуть. Не тогда, пока я говорила об изнасиловании. И не в то время, пока над нами нависла неприемлемость.
— Ничего, — сказала я.
— Ничего? Ты позволишь ему уйти?
— Я не сказала этого.
— Тебе нужно рассказать кому-то.
— Кому? Его отец владеет мэрией. Его мать? В Карлтоне он загнал Робби Санчеса в угол ванной и трахнул его кулаком перед всей командой по лакроссу. Буквально. Мать Уоррена решила, что его заставили сделать это, и угадай, что случилось?
— Робби отстранили от учебы.
Я провела пальцем по кончику носа.
— Ты не Санчес, — сказал он, ведя большим пальцем по моей руке. — Ты Дрейзен.
— Я бы лучше позаботилась об этом сама.
— Как?
— До сих пор решаю. Но уверена, что переступлю через голову любого, кто встанет у меня на пути.
Эллиот кивнул, как бы принимая не только то, что я произнесла не пустую угрозу, а то, что эта угроза коснется и его.
— Я не стану мешать тебе.
— Ты мог бы.
Он приблизился к моему лицу.
— Нет. Не думаю, что вмешаюсь. Я знаю, что для тебя означало сказать ему «нет».
В нем было что-то надежное и уверенное. То, что я явно недооценила. Может, я могла бы его полюбить. Но ненадолго. Я погубила бы его, приняв вызов, даже если это разбило бы мне сердце.
Он взял меня за руку и сжал. Его ладонь была сухой и сильной, не причиняла мне никакого вреда. Прикосновение было нежным, не неся в себе соблазнения.
— Опять же, это не твоя вина, — сказал он.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что в тебе нет стыда. Если бы ты хотела это сделать, ты бы так и сказала и послала всех остальных.
Меня разорвало от смеха, который превратился в быстрый вдох и всхлип. Я отдернула руку и закрыла лицо. Не хотела, чтобы он или кто-нибудь еще видел мои слезы. Мне хотелось быть той, кто контролирует свое гребаное изменение.
— Я хочу умереть, — сказала в свои ладони. — По-настоящему умереть.
— Я этого не допущу.
Убрала руки от лица.
— Эллиот, да ладно.
— Что?
— Ты не тот, кто в силах остановить то, что со мной происходит.
— Не тот? — Он постукивал кончиком своей ложки по салфетке, выдавливая на ней несколько хмурых линий.
— Ты милый парень. Чувственный. Уравновешенный.
Он улыбнулся мне.
— Конечно. Я понимаю. Хороший уравновешенный парень не может тебя защитить.
— Набожный, следующий правилам. И, возможно, в этом-то и дело. Если бы я хотела, чтобы кто-то меня защитил, это сделал бы Дикон.
— Но ты не сказала ему.
— Я не могу защитить его. Видишь ли, он многое знает о мире и о том, как он устроен. Он видел много страшного дерьма и... знаешь... также совершал страшное. Но он не понимает мой мир. Ни капли.
— Ты не должна справляться с этим самостоятельно.
— Справляться не с чем, — солгала я. Я подвела его слишком близко к моему центру и хотела его бросить. — Мне просто нужно разобраться и двигаться дальше.
— Минуту назад ты хотела умереть.
— Я известна своим непостоянством.
Эллиот прислонился к стене, закинул лодыжку на колено и постучал по столу.
— Когда мы встретились, я хотел сделать тебя лучше. По-прежнему хочу делать всех лучше, но с тобой? Мне хотелось проникнуть в тебя и исцелить все, что случилось. Теперь я думаю, что все перевернулось. Я хочу стереть зло с лица земли, чтобы она стала безопасной для тебя. Но я не тот парень, кто обезглавит Уоррена Чилтона. Потому что я знаю, как устроен его мир. — Он ткнул в стол так, словно там была его точка зрения, и повернулся ко мне. — Я знаю его диагноз и что он снова это сделает. Так что он не уйдет безнаказанным. Я обещаю тебе, потому что у тебя такое лицо, словно все в порядке, но минуту назад из тебя выливалась вся твоя боль. Этот хрен не выйдет сухим из воды. Его жизнь превратится в сущий ад в том месте. Изоляция станет для него отдыхом.