Нахрен все. Я не могла поговорить ни с одним из мужчин. Мой мозг сдвинется по фазе. Что мне говорить? Бла, бла, бла, беременна. Бла, бла, бла, может, ребенок твой, а может, и нет? Вестонвуд — самое лучшее место для меня.
Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не смотрела, куда иду и наткнулась прямо на Уоррена. В солнечном свете я по-настоящему могла рассмотреть его. Его светлые кудряшки спутались и отросли, кожа посерела, потеряв розовый цвет. Скорее всего, он видел, как я подхожу и перекрыл дорогу, пока я не врезалась в него, чтобы увидеть мою реакцию, когда я узнаю его.
— Уберись от меня к чертям собачьим, — бросила я.
— Что с тобой? Чешешь людям всякую чушь? Они разделили всех. Наняли вполовину больше нового персонала. Ты превратила это место в ад для всех остальных.
— Нет, я превратила его в ад для тебя. Ты — ёбнутый психопат.
— А хочешь знать, что самое лучшее в том, чтобы им быть?
— Пошел нахрен.
— Можно плевать на то, что другие думают о тебе.
— Эй, — с начала дорожки позвал голос. Один из парней охраны. — Вы двое.
Мы с Уорреном сделали шаг назад.
— С тобой все в порядке? — спросил меня охранник.
— Ага.
Он уставился на Уоррена, пока тот пятился. Мое возмездие, скорее всего, проиграет войну общественного мнения в стране Дурдомии. Уоррен всматривался в лица других, чтобы узнать, что он чувствовал в себе, и, если он видел что-либо, кроме восхищения, я могла лишь представить, как он реагировал.
— Идемте, мисс Дрейзен, — обратился ко мне охранник, указав на дверь позади себя. — Приехала ваша сестра.
ГЛАВА 51
Фиона
Марджи выглядела шокированной до глубины души.
Но не по-настоящему. На ней был традиционный серый костюм и шпильки, которые казались весьма уместными. Рыжие волосы заплетены в низкую косу, а на ресницах красовался обильный слой туши. Но ее мир пошатнулся. Я поняла это в тот момент, когда дверь за мной закрылась, и сестра заговорила.
— Привет, — обняла она меня.
Я очень крепко сжала ее в объятиях в ответ, но ощущение было такое, словно это она тянулась ко мне за поддержкой. Сестра провела меня к стулу, стоявшему рядом с ее, тому самому, на котором я сидела в день выхода отсюда.
— Что не так? — спросила я.
— Я здесь, чтобы узнать о тебе. Что, мать твою, случилось?
— Я сглупила. Вот и все. Пыталась добраться до Уоррена через его семью.
Она наклонила голову вправо и влево, словно разминала шею.
— Это не важно.
— Правда?
— Уже ничего не имеет значения. Вообще. Нет ничего, что мы могли бы сделать ему или любому из них. Проверка следов изнасилования существенно не помогла. Он выйдет.
— Что сказал прокурор?
— Подкуплен. Он замял дело. Мне жаль. У нас ничего нет. — Она со щелчком открыла кейс. — Наш отец катится по наклонной. Денег нет. Счета заморожены. Даже обсуждать это не могу. А Чилтоны разворачивают пиар-войну, чтобы защитить режиссерскую карьеру Уоррена. Они поместили его в эту же лечебницу рядом с тобой и выступают против любого разделения, потому что это делает его виновным, кем он и является. — Она хлопнула ладонью по столу. — Нам нечем бороться. Выше головы не прыгнуть. По крайней мере, головы тех, кто играет по правилам. А это…
Она положила папку передо мной. Боже, как же ужасно выглядела Марджи.
— Я не знаю, как сделать это правильно для тебя, — сказала сестра. — Пока что…
Она запнулась, придушив злой всхлип, и указала на папку.
Я открыла ее.
— О.
На меня смотрели фото Ирвинга. Они походили на предметы искусства. Изображения женщины в глубочайшей боли.
— Я пообещала себе, — начала Марджи, — что не стану полагаться на закон, чтобы защитить эту семью.
— Ты адвокат. — Я просмотрела фото. Пять. Я была в различных стадиях боли и обнаженности. Сердце разрывалось за саму себя.
— Уоррен встретится с последствиями, — сказала Марджи. — Любыми нужными для этого средствами, Фиона.
Я оторвала взгляд от фото и посмотрела на сестру. У нее под глазами остались разводы туши, губы были сжаты в строгую линию.
— Мы сделаем себе новое имя. Никто не перейдет нам дорогу. Когда они услышат «Дрейзен», они будут чувствовать только страх. Никто больше не причинит тебе боли. — Она захлопнула папку. — Первое, что нужно сделать, это не дать этому попасть в печать. Я посбиваю колени в кровь, но проберусь в Кондé-Наст, если нужно.