— И что? — спросил Джонатан. — Мы просто потренируемся передавать мяч. Он не испортит обувь.
Дэвид, двенадцатилетний сын моей сестры Шейлы, протянул Алексу перчатку для левши с мячом в нем.
— Нашел это в машине.
Алекс скривил личико в стиле «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Я до чертиков любила этого ребенка. Он любил заниматься чем-то. Будь то спорт. Или искусство. Или письмо. Или наклейки. Или «Подземелья и Драконы». Или даже люди. В целом, он любил людей, и я знала, что он просто больше хотел провести время со своим дядей и двоюродным братом, чем побросать крученый мяч.
— С твоей женой все будет в порядке без тебя? — спросила я Джонатана.
Его жена, потрясающий музыкант с подвешенным языком, вот-вот родит, и он носился вокруг нее, как курица-наседка.
— Она окружена половиной Неаполя. Я даже не могу приблизиться к ней. — Он поправил мешок с апельсинами за плечом. — Мы пройдем туда, — он указал в сторону заходящего солнца на какое-то туманное место подальше, позади столов и танцующих пар.
Все трое промчались мимо меня без единого слова.
Во дворе начался итальянский танец, и Тереза выделялась из толпы, словно лилия на воде.
Аманда сидела в стороне, вся в черном, от выражения на ее лице могли бы замерзнуть океаны.
— Она все еще дуется? — голос Эллиота раздался позади меня.
— Ага.
Он коснулся моей шеи и провел пальцем по плечу. Он знал с какой силой надавить, чтобы заставить меня забыть обо всем.
— Тебе нужно отпустить ее, — сказал он.
— Я больше не буду это обсуждать.
— Но мы с ней будем. — Он развернул меня в сторону кухни. Комната опустела, поэтому ничего не могло отвлечь меня от его глаз оттенка зеленого океана. За годы в уголках появились морщинки. Возраст сделал его еще красивее. — Так что мы с ней выиграем.
— Нет, не выиграете. — Я разгладила переднюю планку его рубашки цвета электрик. Он наконец-то принял свое Епископальное духовенство и вернулся к духовной практике. Это был длинный тяжелый путь. Восемь лет. Но в конце концов, он стал новым человеком.
— Как насчет такого варианта? — спросил он. — Если ты признаешь истинную причину, по которой не хочешь, чтобы она поехала в Намибию, мы договоримся о следующем лете. — Я собиралась сказать, что она не будет в безопасности, когда он поднял палец. — Настоящая причина. Ты знаешь, что она в безопасности с Диконом. Он скорее сожжет весь континент, чем позволит, чтобы с ней что-то случилось.
Я покусала губы и рассказала ему настоящую причину, о которой он, черт побери, прекрасно знал.
— Он увидит ее и узнает. И она узнает.
— Узнает — что?
— Что она его дочь.
— Она моя. И всегда была моей.
— Давай перестанем обманывать самих себя? Пожалуйста?
— Мне нет дела до ее ДНК. И это правда. Я был ее отцом в течение пятнадцати лет, а он был другом по переписке. Когда она хотела продать печенье с группой девочек-скаутов, кто сидел перед продуктовым магазином все выходные? Когда она хотела поиграть в баскетбол, кто тренировал команду? Когда у нее начались первые месячные, кто бегал за необходимым? Я. Она моя. И она поедет туда, влюбится в приключения и будет боготворить своего дядю Дикона, как и все остальные, но она знает, что она моя.
— Что насчет него?
— Я не буду о нем беспокоиться. — Эллиот всегда был настолько уверен в своем заслуженном отцовстве, как будто понятия, безупречно правильные в его мире, становились таковыми везде. Он был сторонником истины, и его единственной всеобъемлющей истиной всегда было то, что в круг его семьи входили те, кого он признал.
— Как это?
— Я могу одолеть его в поединке, — он обнял меня и приложился губами ко лбу. — За мою семью я сделаю его и сотню таких же, как он.
— Мужчины, — проворчала я, опустив голову ему на грудь. — Подожди. Я выиграла пари. Теперь, когда я признала истинную причину, она поедет в Монтерей следующим летом.
— Ты не хочешь, чтобы она это делала теперь, когда ты сказала правду вслух.
Он был прав, как обычно. Озвучив свой страх, я уменьшила его. Аманда жаждала приключений и путешествий. Я не могла сдерживать ее дольше.
— Что я сделала, чтобы заслужить тебя? — спросила я.
— Ты позволила мне любить тебя.
— И все?
— Да.
Я повернулась к нему спиной, и он обнял меня, уткнувшись губами в мою шею.