В этот раз, когда я засмеялся, звук был громким и сильным, так что отдавался эхом вокруг темной сцены театра школы Прескотт. Неужели? Драгоценное время моей Бернадетт потрачено на продажу травки? Ни за что, пока я дышу. У моей девочки есть потенциал.
— Нет, я так не думаю, — сказал я, изучая свою сигарету. Я мог чувствовать, как сузились глаза Аарона на меня, еще до того, как повернуться. Он знал, какой я эгоист, как сильно я хотел девушку, которая должна была быть его. — Если Бернадетт хочет помощи Хавок, она должна стать одной из нас.
— Что?! — прорычал Аарон, когда я медленно повернул голову, чтобы посмотреть на него.
Слабая улыбка расцвела на моем лице. Он смотрел на меня так, словно хотел убить. Может и хотел, я не знаю, но это Хавок. Убив, становишься членом банды, умерев, выходишь из банды (кровью вошел, кровью вышел)[1]. Кто знает, что может случится?
— Я хочу, чтобы Бернадетт Блэкберд стала… — я чуть не сказал «моей девушкой», но не сделал этого. Это ни для кого не честная цена. Все, что мы делаем, должно быть ради Хавок, выгодным Хавок. — Нашей девочкой, — Я потушил сигарету во встроенной пепельнице в одном из кресел театра. Настолько это место старо, что стулья не менялись с ранних девяностых. — Я хочу, чтобы она стала одной из нас.
— Ты, блять, спятил? — прорычал на меня Аарон, заметно трясясь. Он провел пальцами по своим каштановым волосам и посмотрел вниз на меня с жестокостью, переполнявшей его взгляд. — Ты не можешь желать ей такого, — Он шлепнул тыльной стороной одной руки по другой, чтобы подчеркнуть. — Ты не можешь хотеть для нее такого.
Я только покачал головой, поворачиваясь и ставя руки на край сцены. Без особых усилий, я поднимаю свое тело и переваливаюсь через борт, вставая на ноги перед ребенком, которого я защищал на детской площадке. Он прошел долгий путь с того времени, но для меня он навсегда останется Аароном-гребанным-Фадлером.
— Но я могу. И сделаю это, — Я улыбнулся. Признаться, это снисходительная улыбка, но я ничего не могу с собой поделать.
Когда дело касается Бернадетт Блэкберд, я не отличаюсь особой рациональностью. Однажды, в десятом классе, когда я делал вид, что ненавижу ее и лгал с каждым вздохом, Шелдон Эрнст пробормотал что-то о том, насколько сладкой на вкус должна быть ее киска.
Я бил его, пока он не мог стоять.
Потому что я ревновал.
И я влюблен.
Я всегда был влюблен в эту девушку.
Теперь, без какой-либо вины или сожаления, она может быть моей.
Я намерен довести дело до конца.
— Не делай этого, Виктор, — умолял Аарон, стиснув зубы, его руки были сжаты в кулаки по бокам. Я продолжал улыбаться ему. Если он хочет Бернадетт, ему придется сражаться сильнее этого. Неожиданно он опустился на колени и сложил руки вместе, будто при молитве. Это движение удовлетворило меня больше, чем должно было. Я должен был быть зол. — Пожалуйста. Не втягивай ее в этот бардак. Наши жизни никогда не были нормальным, а это все, чего она когда-либо хотела.
Я уставился вниз на него. Вероятно, он думает, что я холоден или безразличен. Но нет. Внутри начинает разрушаться то осторожное оцепенение, которое я поддерживал и разжигал годами. Я чувствую себя живым, как не чувствовал с момента, как запер эту девушку в своем шкафу.
Знает ли она, что раньше я прижимал руки к внешней стороне той двери, прислонялся ухом к дереву и закрывал свои глаза только, чтобы услышать ее? Когда она заплакала, я сломался. Когда она закричала, я разрушался.
— Ты же не собираешь вправду втягивать Бернадетт во все это? — спросил Каллум, но я не повернулся к нему. Вместо этого, мое внимание было на Аароне. Несмотря на его внешнюю привлекательность, он был тем, за кем мне надо было следить, из-за кого мне стоит беспокоиться.
Бернадетт любила его, возможно все еще любит. Держу пари, это уничтожит их обоих.
— Да ладно, босс, это заходит немного далеко, не находишь? — добавил Хаэль, но я и на него не смотрел. Он всегда действовал импульсивно, и даже если он может быть жестоким в драке, он слишком мягок к женщинам. В частности, к Бернадетт.
Я приседаю перед Аароном так, чтобы наши глаза были на одном уровне.
— Я думаю у Бернадетт есть шанс, — Рот Аарона открылся и закрылся в ответ на мое заявление, но на самом деле он ничего не сказал. Может дело в моих глазах? Иногда, когда я смотрюсь в зеркало, у меня нет ни одной гребанной догадки, кто этот мужчина, смотрящий на меня в ответ. Мои карие глаза стали черными, как отражение моего сердца. — Мы старались, но знаешь, как говорят: если любишь кого-то, отпусти, и если он вернется, это твое навсегда.
— Это такой бред, — усердно сказал Аарон, на грани злых слез. Он хотел надрать мне задницу прямо сейчас больше, чем что-либо еще. Прошлой ночью, когда сжимал свой член в руке и представлял суженные зеленые глаза Бернадетт и пухлые губы, я сам хотел надрать себе задницу.
Она истечет кровью ради этого, ей будет больно.
Хотя, несомненно, она будет там, где ей место.
— Я настаиваю против этого, — сказал Оскар, вставая на край сцены, чернильные пальцы крепко обхватывают края iPad, как будто если он сожмет его достаточно сильно, это сотрет все чувства, которые он держит в ловушке внутри. — Последнее, что нам нужно в Хавок это кусок проблем с сиськами.