— Нервничаешь? — спросил отец, поправляя воротничок сына.
— Ничуть.
— Ну, твое лицо ничего не выражает, а это означает, что ты нервничаешь
Каз приподнял бровь. У его отца была привычка заставлять всех улыбаться, и он старался не поддаваться слишком легко.
— Подозреваю, что ты от нее не в восторге, — с усмешкой сказал король.
Королева раздраженно вздохнула и пригладила свою изысканную прическу. Ее темные волосы были собраны так высоко на голове, что это, должно быть, причиняло ей боль.
— Она ему очень нравится. Буквально вчера она спрашивала, мое мнение о том, нравится ли она ему.
— И что ты ответила? — поинтересовался король.
— Правду. Что он все уже решил.
Отец взял мать за руку.
— Должно быть, от этого она почувствовала себя намного лучше.
Это было совсем не похоже на его мать — быть честной, до жестокости, хотя она также знала цену своевременной лжи. Каз был удивлен, что она не успокоила девушку ложью о том, что он сразу же увлекся ею и был слишком застенчив, чтобы сказать об этом.
Но, возможно, это не имело значения, если она знала правду. Они собирались пожениться, независимо от того, нравилась она ему или нет.
И наоборот: нравился ли он ей или нет. Вчера, когда он дал ей наводку, чтобы она не ударила в грязь лицом в Битве за Объединение, она посмотрела на него так, словно он был букашкой под ее ногой.
Священник открыл дверь, его ярко-оранжевая мантия всколыхнулась возле лодыжек.
— Мы готовы начать.
Каз отвернулся от родителей и прошел мимо священника в Большой зал. Из окон от пола до потолка слева от него открывался впечатляющий вид на Леру до самого океана, а вдоль окон стояли скамьи, каждая из которых были украшены цветами и белыми лентами.
Он вошел так внезапно, что все гости разом повскакивали со своих мест, деревянные скамьи заскрипели, а ноги зашаркали об пол. Он убрал руки за спину и повернулся лицом к проходу. Он надеялся, что она быстро ходит.
Его родители вошли следом за ним и заняли свои места на первой скамье, рядом с Йовитой. У всех троих было такое выражение лица, словно они были чем-то очень довольны. Каз старался не смотреть на них.
Гости вернулись на свои места, и Каз оглядел зал. Каждый гость держал в руках по кубку вина, что было не совсем обычно, но король, должно быть, решил, что церемонию не помешает немного оживить. И он не ошибся.
Гости улыбались и перешептывались, и это было похоже на конец празднования, а не на его начало. Как алкоголь, разочарование — напоминание о том, что завтра будет похмелье и обычная тяжелая работа.
Какой подходящий повод, подумал Каз.
Дверь в дальнем конце зала открылась, и все встали, повернувшись лицом к Мэри. Ее платье было глубокого, ярко-синего цвета, который отражал свет, когда она шла, а темные волосы были уложены на макушке с замысловатой ниткой жемчужин, сплетенных вокруг прядей. Рукава платья едва прикрывали ее плечи, а оливковая кожа казалась мягкой и почти сияющей.
По традиции мать и отец должны были идти по обе стороны от невесты, но она была одна. Он знал, что его родители, должно быть, предложили ей сопроводить ее, а она, должно быть, отказалась. Он мог понять почему.
Он попытался изобразить радостное выражение лица, но она выглядела такой несчастной, что ему было трудно смотреть ей в глаза. Пока она быстро шла по проходу, он сосредоточился на какой-то точке у нее за головой.
Она остановилась перед ним и даже не улыбнулась. Ее губы шевелились так, что это должно было означать счастье, но выражение ее лица скорее демонстрировало ужас. Они повернулись к священнику.
— Давайте возблагодарим предков, которые построили наш мир, — сказал священник.
Каз склонил голову, теребя шнурок на нижней части мундира.
— Мы молимся Боде с благодарностью за тело, которое она создала для нас, — продолжал священник. — Лелане за плодородную почву, которую она подарила Лере. Солие, за душу, которая делает нас людьми. И мы молимся о спасении от чудовищных руинцев, которые испортили ваши дары.
Краем глаза Каз заметил, что Мэри слегка приподняла голову, и посмотрел на нее. Она дергалась, переплетая пальцы, но тут же остановилась, когда поймала взгляд Каза.
Церемония затянулась. Каз не понимал, почему священник чувствует необходимость бубнить о любви, брачном союзе и жертвоприношении, хотя прекрасно знал, что это был договорный брак. Это было почти грубо.
— И чтобы скрепить этот союз, — наконец сказал священник, давая понять, что они приближаются к концу, — мы соединяем наши души со стихиями.