Мэдисон закатывает глаза:
– Ты не можешь поужинать, если опоздала. Согласно правилу номер три Дурдома.
– Не надо так злиться. Она нормальная, – просит Элли, и мне приятно слышать, что кто-то заступается за Стеллу. Но, кажется, такая точка зрения непопулярна.
– Нелепо заставлять нас отчитываться за каждую секунду дня. Мы не дети, – говорит одна из девушек.
– Но ты же знаешь, почему, – возражает Элли, и я понимаю, что подобные разговоры велись и раньше.
Мэдисон сердится:
– Знаем, но сколько лет назад это было? Не пора ли все оставить в прошлом?
– Оставить что? – спрашиваю я. Неприятное ощущение подсказывает, что сама уже знаю, но я к нему не прислушиваюсь. Я спрашиваю, потому что в такой ситуации это нормально, а может, и в самом деле хочу услышать ответ. Услышать от кого-то рассказ о событии, которое считаю правдой, но сама не помню.
– Такие вещи нельзя оставить в прошлом, – качая головой, говорит Элли Мэдисон, потом поворачивается ко мне: – У нее пропала дочь. Никто не знает, что с ней случилось. Думаю, Стелла боится, что такое может произойти с любой из нас, только поэтому она следит за всеми нами.
Поздно вечером слышится легкий стук в мою дверь. Я сажусь, сердце колотится.
В рамке света, падающего из холла, стоит Стелла.
Теперь она выглядит иначе: волосы свободны, тело облегает длинный фланелевый халат, движения мягче и нерешительнее. Мимо нее проскальзывает Паунс, несется через комнату и прыгает ко мне на постель.
Стелла подтягивает к кровати стул, садится. Сжимает мою ладонь так сильно, что становится больно.
– Люси? Это действительно ты? – шепчет она. Протягивает вторую дрожащую руку к моим волосам. – Что стало с твоими прекрасными волосами?
– Они изменились навсегда – ТСО.
– Полагаю, их можно перекрасить.
– Нет. Я стараюсь остаться неузнанной.
– О, конечно. – Она вздыхает. – Я всегда могу перестать красить свои.
– Зачем? Разве мы должны быть похожи?
Она вздрагивает, убирает руку от моих волос.
– Необязательно. Просто я не узнала тебя, когда ты вошла. Не узнала собственную дочь. И ты меня не узнала, ведь так?
Я колеблюсь, качаю головой. Вижу, что ей больно.
– Прости. Ты же знаешь, что мне стерли память.
Стелла кивает.
– Кто тебе сообщил?
Смотрит в сторону:
– Не знаю. Кто бы это ни был, они сказали, что ты, наконец, возвращаешься домой.
Кто-то из ПБВ?
– Расскажи мне свою историю, Люси. Расскажи мне все, что можешь, о том, где ты была эти семь лет.
На мгновение замираю. Я пришла сюда, чтобы узнать о моем потерянном прошлом, о здешней моей жизни; конечно, она хочет того же взамен, хочет узнать о той части моей жизни, которую за эти годы пропустила. Честный обмен? Но о том, что было в моей жизни за последние годы, я по большей части предпочитаю вслух не говорить. Некоторых демонов лучше всего держать взаперти, упрятав подальше.
– Люси?
– Не могла бы ты не называть меня Люси? Просто потому, что это опасно. Никто не должен знать, кто я на самом деле.
– Сейчас нас никто не слышит.
– Но ты можешь оговориться, когда вокруг будут другие люди.
Стелла слабо улыбается.
– Я постараюсь, Лю… – виновато вздрагивает. – Райли. А ты как будешь меня называть? – У нее молящие глаза, и я знаю, что она хочет услышать, но я не могу заставить себя сказать это.
– Я стану называть тебя так же, как и все остальные девочки, и по той же причине – Стелла.
Она мрачнеет, вздыхает.
– Ну, ладно. Расскажи мне про свою жизнь, Райли.
Смотрю на нее. Рассказать ей все, независимо от того, хочется мне или нет? Насколько опасно такое знание?
– Я не знаю всего. Большая часть моих воспоминаний пропала.
– Тогда расскажи, что знаешь.
– Думаю, меня украли, когда мне было десять. Долгое время не могла понять, зачем.
Она кривит губы:
– Антиправительственные террористы.
Я удивлена. Она знает или догадывается?
– Да. Это были они. У них родился план – разделить мою личность. Так, чтобы во время Зачистки часть памяти уцелела.
На лице Стеллы страдание смешивается с ужасом.
– Должно быть, ты очень испугалась.
От того времени осталось не так много воспоминаний, и в них ничего хорошего. Глубокая ночь, слышен голос доктора, повторяющий снова и снова: у тебя нет семьи; ты им не нужна; они отдали тебя нам. Глаза начинают слипаться, я моргаю.
– Ты уверена, что хочешь узнать? Все? Об этом нелегко говорить. А слушать, возможно, еще труднее.
Стелла колеблется.
– Хочу, – отвечает она и нерешительно обнимает меня одной рукой за плечи. Внутреннее сопротивление во мне ослабевает настолько, что я на миг прижимаюсь к ней и рассказываю самое черное воспоминание из тех дней.