Странные огоньки мелькали перед глазами, затуманивая разум, делая меня совершенно беспомощной. Я была в темнице собственного сознания и, вместо опаляющего жара, чувствовала морозный холод, пробирающий до костей. Я обхватила себя руками, стиснув зубы, чтобы не застучать ими. Я хотела бежать, но не могла: мышцы окаменели, не подчиняясь инстинкту.
Папа умер! Витор умер!
А я лежала, вжавшись в землю, наблюдая, как рушилась и сгорала в языках пламени моя прошлая жизнь. Все тело онемело, я не могла подняться на ноги из-за слабости.
Небо загрохотало, разрезая темноту зигзагами молний. Первая весенняя гроза. Я задрала голову вверх, подставляя лицо под падающие капли, пытаясь сухими губами поймать живительную влагу. Собралась с силами, приподнимаясь на корточки и заставляя тело двигаться в сторону лесной чащи. Дождь оказал мне услугу, смывая запах и не оставляя возможности выследить меня. Думать о том, что за спиной остается пепелище, я сейчас не могла. Я знала, что, если оглянусь, накатит боль, а с ней беспомощность, и я просто лягу и умру, уткнувшись носом в землю. А я должна выжить. Во что бы то ни стало.
Я еле-еле ползла, с трудом переставляя онемевшие конечности. Ноги двигались неуклюже, через силу, но главное двигались, позволяя удаляться все дальше и дальше. Ветки кустов больно хлестали по лицу и телу, но отодвигать их не было ни сил, ни возможности.
Я изнемогала от усталости, но всякий раз, закрыв глаза, меня окутывала темнота, и я видела папу, его пустой взгляд, и безжизненное тело брата, рухнувшее на пол. И эти картинки гнали вперед. Когда я увидела то ли сарай, то ли землянку, я не поверила свои глазам, решив, что это игры уставшего разума. Собрав последние силы, поползла в сторону убежища - оно оказалось реальностью. Строение было заброшенным, с кучей металлического хлама, покрытого многолетней пылью и грязью. Я завалилась где-то между бампером автомобиля, разбитым телевизором и грудой консервных банок. Истерический смех вырвался из груди булькающим звуком: папина принцесса, любимая дочка, привыкшая ко всему самому лучшему, радуется земляному полу в полуразрушенной хибаре.
Я не знала, где нахожусь, просто двигалась прямо и, к счастью, натолкнулась на эту землянку. В полном изнеможении прислонилась к стене, чувствуя, как оцепенение проникает в каждую клеточку тела. В бессилии уронила голову на колени: моя семья погибла, их похоронят, а я даже не смогу увидеть их в последний раз, положить цветы на их могилы. Боль становилась невыносимой.
Папа! Братик!
Я сходила с ума, единственным желанием было бежать в центр Дивеи, встать посредине улицы и кричать, что Ромейн уничтожил мою семью. Пусть меня убьют! Но физическое истощение брало вверх над уставшим мозгом, и я провалилась в сон.
Следующие дни я провела в агонии, между болью и страхом. Меня лихорадило, я бредила, мне мерещились чудовища. Я чувствовала, как жизнь уходит из тела, и мое убежище скоро станет моей могилой.
И я решила использовать последний шанс и поползла, стирая в кровь руки и ноги, выворачивая наружу суставы, только чтобы двигаться. Я выла от боли, теряла сознание, но ползла.
Каждый метр пути приближал меня к Дивеи и удалял от прошлого. У меня больше нет ни дома, ни жизни. Но каждый пройденный метр, стирая меня старую, укреплял чувство уверенности. Я еще вернусь и буду готова к сражению. Я не обращала внимания на холод, боль, игнорировала ушибы, ноющие мышцы и зияющую пустоту в том месте, где когда-то находилось сердце. Я выживу и отомщу!
- Ана! - Тати трясла меня за плечи. - Пожар! Нужно уходить!
Ее слова не доходили до моего сознания, рассредоточенным взглядом я смотрела на нее и не видела.
- Папа умер! - хрип вырвался из болезненного горла.
- Ана! Приди в себя!
Почему Тати так смотрит на меня? Неужели она не чувствует холод, сковывающий все вокруг?
- Ана! - Мама уже кричала.
Взмах руки, и я почувствовала обжигающую пощечину.
- Дочка! Приди в себя!
Еще один ожог от удара, и я почувствовала, как на секунду отступил холод, позволяя трезво мыслить. Тати подскочила к окну, схватила декоративную лейку для полива цветов на подоконнике и выплеснула воду на лежащие неподалеку кофту и футболку.
Мама крепко сжимала мою руку, вывернутую и изогнулась под неправильным углом, и с силой тянула меня за собой. Мокрая тряпка закрывала лицо, горло першило, и я безнадежно пыталась откашляться. Но я молчала, ни звука не вырвалось из саднящего горла, я почти не чувствовала боли, потому что кошмар, в котором я пребывала, вытеснил все остальное.