— Я разочарован в тебе. Последнее, что я хочу услышать, когда нахожусь на грани оргазма — это голос моей мамы.
Ее смех заставляет трещать крошечный динамик в моей комнате.
— Ты отвратительный. Прости меня, Господи, что я вырастила человека с таким непослушным ртом. Спускайся сюда, твой папа ушел на встречу, а я ненавижу есть одна.
У нас такая семья, с переговорными устройствами и штатным персоналом, потому что папа в свое время был крутым боксером и строил роскошную жизнь только на кулаках. Он больше не дерется, но его инвестиции говорят сами за себя.
Мы входим в ту же финансовую группу, что и придурки, которые смеялись над папой, потому что он был выходцем из бедности. Добро пожаловать на темную сторону; у нас есть трастовые фонды и больше инвестиций, чем на чертовом фондовом рынке.
— Я буду там через несколько минут. — Я отхожу от стены и захожу в ванную, желая смыть с себя утреннюю сонливость.
Я не планировал приезжать до начала сезона Формулы-1, но мама умоляла меня. Трудно отказать ей, особенно когда она говорит, что меня не будет дома на Пасху. К тому же, я не планировал много веселых мероприятий, ведь Лиам занят с Софи, а Ноа проводит все свободное время с Майей. Наше оригинальное трио осталось без меня.
Боже, помоги нам всем.
Я беру свою бутылочку с лекарством из сумки с туалетными принадлежностями. Красивая белая таблетка выделяется на фоне моей бронзовой кожи, соблазняя меня снять напряжение. Благодаря короткому периоду полураспада, разрешению американского врача и оговорке о психическом здоровье в Ф1, я могу принимать Ксанакс, когда мне вздумается. И в последнее время, похоже, это происходит часто.
Я — гонщик Формулы-1 и исключительный засранец — страдаю от клинической тревоги. Если люди узнают об этом, они могут посмеяться над своими задницами, прежде чем я надеру их, показывая им, что происходит, когда я чувствую себя по-другому. Со стороны я не выгляжу тревожным, но внутри у меня полный пиздец.
С самого детства мой мозг, как хомяк в колесе, снова и снова концентрируется на одних и тех же проблемах. С тревогой приходят симптомы панической атаки. Они поражают меня: колени почти подгибаются, в груди становится тесно, а пальцы дрожат до бесполезности.
Панические атаки начались пару лет назад, они ухудшили мое настроение и продуктивность. Обычно они случаются, когда я испытываю максимальный стресс, например, при общении с родителями или если меня одолевают мысли о будущем. За последний год они постепенно становились все хуже. После одного незаметного приступа в прошлом году в середине гонки, который Маккой назвал «техническим сбоем», я решил, что таблетки — это мое единственное решение. Я не хотел идти на терапию, поэтому нашел американского врача, который решил мою проблему, не разделяя моих чувств. Теперь Ксанакс помогает мне оставаться в здравом уме, чтобы моя гоночная машина не врезалась в ближайшую стену во время каждой гонки.
Я считаю панические чувства своим наказанием за то, что я живу полной жизнью, в то время как моя мама страдает. То, что происходит со мной, постоянно напоминает о маминых симптомах. Болезнь Хантингтона (прим.пер. Болезнь Гентингтона (синдром Гентингтона, хорея Гентингтона, хорея Хантингтона) — аутосомно-доминантное генетическое заболевание нервной системы, характеризующееся постепенным началом обычно в возрасте 30—50 лет и сочетанием прогрессирующего хореического гиперкинеза и психических расстройств.) — та еще сука, она крадет у нее моменты год за годом. Она делает ее слабой и немощной. Моя ролевая модель и свет моей жизни переживает худший из медицинских прогнозов, и все же я живу роскошной жизнью с F1. Панические атаки и тревога кажутся мелочью по сравнению с этим.
Но вы знаете, что говорят профессионалы: пара таблеток Ксанакса в день избавляет от беспокойства.
Я проглатываю таблетку перед тем, как выйти из своей комнаты, больше не в настроении оставаться наедине со своими дерьмовыми мыслями. Мои шаги гулко отдаются от мраморных полов, когда я прохожу по нашему роскошному дому. Светлые стены соответствуют светлым тонам, выбранным мамой, создавая уютное пространство, которое мне порой трудно покинуть. Гостиничные номера, в которых я живу каждую неделю, не идут ни в какое сравнение.
Мама улыбается мне, когда я вхожу на кухню, созданную для шеф-повара.
— Если это не мой любимый сын.
— Я твой единственный ребенок, а значит, автоматически любимый. — Я подхожу и целую ее в макушку, прежде чем занять место напротив нее.
— Ты всегда был нахальной маленькой штучкой, которая никогда не умеет принимать комплименты. — Ее дрожащие пальцы тянутся к светлым прямым прядям.
Я — любящий результат шведского наследия моей мамы и генов черного лондонца моего отца. Дети называли меня шавкой. Хотя раньше меня это беспокоило, с тех пор я научился ценить пухлые губы отца и запавшие лесные глаза обоих родителей. Не говоря уже о мягких локонах, которые я сейчас подстригаю по бокам, а сверху распускаю.
— Я прошу прощения. Где мои манеры?
— Наверное, потерялись где-то между этим местом и Монако. Джеки каждый год, как по часам, вспоминает вашу ночь в казино.
— Эта история пережила поездку принца Гарри в Лас-Вегас. Я бы хотел сказать, что, возможно, я все-таки более шумный британец. — Я поднимаю брови вверх и вниз.
Горничная нашей семьи, Джеки, ставит передо мной завтрак и чай.
— Несмотря на то, что твоя мать относится к тебе как к своему маленькому принцу, ты кто угодно, только не королевская особа.
— Ай. Ты будешь целовать мои сапоги, когда меня посвятят в рыцари. — Я подмигиваю.
— Кто? Сервировщик бутылок за твоим VIP-столиком не в счет. — Джеки скрещивает руки, прислонившись к кухонному острову.
Моя мама громко смеется.
— Тебе нужно уезжать через неделю?
— Ты единственная, ради кого я могу бросить Формулу-1, даже если бы это было на целых две секунды. — Я качаю головой.
— Это на одну секунду лучше, чем вчера. Представь, если я буду держать тебя здесь месяцами, то в конце концов я добьюсь своего. — Моя мама поднимает чашку с чаем к губам. Ее дрожащие пальцы расплескивают жидкость, и половина содержимого проливается ей на руку и платье.
— Черт. Давай я тебе помогу. — Я хватаю салфетку и вытираю пролитый чай, смахивая капли с ее бледной кожи.
— Как неловко. — Она вздыхает.
Мое сердце болит от ее покорного выражения лица. Я чувствую, как волна паники нарастает в моей груди, и от этого жжения мои легкие болят с каждым вдохом. Ксан, пожалуйста, не стесняйся, заходи в любое время.