Я обматываю катушку шпагата вокруг его горла, скрещивая руки, когда обматываю ее вокруг его шеи. Его руки сами тянутся к моим рукам, пытаясь отбросить меня назад. У него нет ни единого шанса, поскольку мой вес придавил его к кожаным сиденьям.
— Ты помнишь, что у тебя две гребаные дочери? — шепчу я, прижавшись лбом к его лбу, чувствуя запах железа и гнили из его рта.
— Джеремайя, я не имел в виду...
Я затягиваю бечевку сильнее, и он не может дышать, его лицо становится красным.
Черт, я хочу убить его сейчас.
После всего, что он сделал с ней, после всего, что он позволил случиться со мной. Мои руки дрожат, и не от нервного расстройства.
От гребаной ярости.
Он не заслуживает и секунды дыхания, но я хочу, чтобы Люцифер видел, как он умирает.
Я хочу, чтобы Сид увидел его смерть.
То огнестрельное ранение в плечо было просто гребаной царапиной.
Но, думая об этом, я поднимаю голову, отпускаю один конец бечевки, затем копаю пальцем в еще не зажившей ране, розовой и почти закрытой.
Но, блядь, не совсем.
Он кричит, и я зажимаю рукой его отвратительный рот.
— Я не собираюсь пока убивать тебя, потому что это было бы слишком просто. Потому что когда ты позволял взрослым гребаным мужчинам заставлять мою сестру плакать, ты жил своей лучшей жизнью, — я впиваюсь ногтями в его рану, а он впивается ногтями в мои руки, под рукава черной футболки, которая на мне, но мне плевать. Я едва чувствую эту боль, потому что думаю о ее боли.
Я думаю о своей прошлой боли.
— Когда ты позволил им бросить меня в эту... — я проглатываю слово, вижу, как его глаза встречаются с моими, и мне не нравится их взгляд.
Что-то похожее на сожаление.
Что-то вроде того, что он действительно что-то чувствует по этому поводу.
Но я знаю, что он хорош в манипуляциях. Так же, как и я.
— Ты спал ночью как проклятый ребенок, не так ли, Мэддокс?
Он качает головой, его ноздри раздуваются, когда он пытается говорить под моей рукой, зажатой над его лицом.
— Заткнись, блядь. Это был риторический вопрос.
Он сглатывает, молча дышит через нос и смотрит на меня.
Я откидываюсь назад, полусидя на консоли позади меня, но для этого мне приходится почти сложить себя пополам.
— Соедини руки, — говорю я ему, снимая бечевку с его шеи.
Он отпускает меня, но его руки дрожат, когда он соединяет их между нами.
Я наблюдаю за этой дрожью — от страха — и вижу вены под его кожей, светло-голубые, выделяющиеся на фоне его мускулистых рук.
Да. Недолго осталось ждать, пока он перекроет кровообращение, ублюдок.
Я обматываю бечевку вокруг него, так туго, как только могу. Он пытается прижать руки к груди, но я не думаю. Я просто бью его по лицу, и он стонет, его голова откидывается в сторону. Я не смотрю вверх. Я просто продолжаю впиваться пластиковой бечевкой все глубже в кожу его запястий, и она уже оставляет отпечатки на его плоти, отчего в моей груди поднимается радость.
Он плачет уже всерьез, извиняется, как будто мне есть дело до извинений.
Я тянусь за собой, на пассажирское сиденье, достаю нож и нажимаю на защелку. Завязав веревку узлом, я отрезаю ее и бросаю катушку в переднюю половицу.
Мою шею сводит судорогой, спину тоже, поскольку я сложен под таким углом в машине, но я не могу сопротивляться.
Я подношу острое лезвие к его внутренней стороне бедра, отказываясь смотреть на его гребаный член. Отказываюсь думать о том, где он был. Кому он причинил боль. Если он когда-нибудь прикасался к ней таким образом, может быть, до того, как ее продали. Блядь, может, даже после. Может, они передавали ее по кругу.
Может, он был ее первым.
Мои пальцы дрожат, когда я удерживаю его взгляд, и нож выскальзывает, порезав его.
Я знаю, потому что он шипит, глядя вниз расширенными глазами.
— Джеремайя, я никогда не хотел...
— Прекрати говорить, или я отрежу твои гребаные яйца и скормлю их тебе.
Он замолкает, его глаза полны слез, когда он смотрит на меня.
— Ты слабый ублюдок. Твоя жена — была — слабой сукой.
И после того, как я убил ее, он пытался бежать.
Ебаный хуй.
— Вы двое заслуживали друг друга, и ты заслуживаешь всего, что я сделаю с тобой, когда вернусь.
Он смотрит на дверь машины, и я знаю, о чем он думает. Он думает, что я собираюсь оставить его вот так, позволить ему сбежать.
Он думает, что я не так уж чертовски умен.
Очевидно, он думает неправильно.
Я поворачиваю шею, лезвие все еще упирается в его бедро. Затем я отвожу кулак правой руки назад и бью его по голове.