Когда она выключает свет и тихонько закрывает за собой дверь, я думаю о том, каково это — убить себя.
Я уже пытался, но это была ложная тревога.
Вздрогнул.
Интересно, все ли женщины так чертовски развратны? Офелия, кажется, заботится обо мне, но она проболталась своему гребаному отцу, а теперь...
Блядь.
— Внизу тебя кое-кто ждет, — говорит мистер Форгес. Фрэнсис — это его имя, но папа настаивает, чтобы я называл всех 6 более — уважительными — именами. Мне хочется свернуть мистеру Форгесу шею, как он сейчас смотрит на меня, злорадствуя, но я сжимаю в кулаке ключи от своего BMW и только киваю.
— Хорошо, — говорю я ему, заглядывая в его большой дом. Даже больше, чем мой, хотя мы живем на одной улице.
Я удивляюсь тому факту, что семья Офелии может жить здесь и не знать, что, блядь, происходит.
Незнание — это блаженство.
— Когда ты спустишься туда, Люцифер, — рука Фрэнсиса сжимает мое плечо, и я едва не пошатываюсь под ее тяжестью. Он не маленький человек. Я выше его, но я также худой. Пэмми любит дразнить меня за это.
Я сглатываю желчь, поднимающуюся в горле.
— Смотри, но не трогай. Если тронешь, — он наклоняется ко мне, и мне хочется вырвать ему глотку, — ты поменяешься местами с моим сыном.
Моя кровь стынет в жилах, и я слышу, как мои ботинки цокают по полированному плиточному полу, когда Фрэнсис отпускает меня, и я иду через вход, к первой двери справа.
Я поворачиваюсь к ней, вижу клавиатуру рядом с дверью, но Фрэнсис говорит: — Иди, она не заперта, — и я поворачиваю ручку, темнота встречает меня.
Тишина и запах чего-то нечистого.
Стиснув зубы, я спускаюсь по лестнице.
На ступеньки падает свет из дверного проема наверху, и я ничего не могу разобрать.
Но потом я слышу что-то похожее на хныканье.
Слово.
— Нет. Н-нет.
По моей коже ползут мурашки. Голос хриплый, а слова почти неразборчивы. Я продолжаю идти, оглядываюсь через плечо и вижу Фрэнсиса, стоящего в дверном проеме, на его лице странная улыбка.
Дурной запах, похожий на запах мочи, еще сильнее обжигает меня в холоде подвала.
Я поднимаюсь на нижнюю ступеньку.
Мольба становится все громче.
Страх покрывает мой язык, заражая мой разум. Что это за дерьмо?
Я продолжаю идти, сворачивая направо, потому что шум доносится оттуда, и хотя я не хочу его видеть, я не могу перестать двигаться к нему.
Клетка.
В свете наверху лестницы, который Фрэнсис не загораживает, я вижу... клетку. Как... для собаки.
Но в нем сидит мальчик, смутно знакомый, и я понимаю, что это... клетка.
Мальчик заперт в подвале.
Мое сердце так сильно колотится в груди, что я даже не могу дышать. Я застываю на мгновение, когда он смотрит на меня ясными зелеными глазами. Самые зеленые, которые я когда-либо, блядь, видел на ком-либо, когда-либо. Он такой... худой. Худее, чем я.
И... голый.
Мой желудок вздрагивает.
Я заставляю себя двигаться дальше. Ходить вокруг клетки. Ящика. К черту, если я уже не вижу разницы.
Его руки связаны за спиной, и его руки выглядят... синими. Они выглядят чертовски синими, как будто циркуляция...
Боже мой.
Он умоляет меня, понял я.
Он, блядь... просит о помощи.
Я перестаю двигаться, перестаю кружить вокруг клетки. В нем моча, и моя грудь вздымается, желудок сворачивается в узел.
Он здесь обоссался.
Как давно он здесь?
Я открываю рот, но ничего не выходит, пока он смотрит на меня, и я понимаю, что он умоляет. Он... умоляет меня вытащить его.
О мой бог.
О мой гребаный бог.
Меня сейчас стошнит.
Мне будет чертовски плохо.
Я думаю об этом. Открыть эту клетку.
Я думаю об этом еще секунду, но слышу, как Фрэнсис прочищает горло, и единственное, что я могу сделать, это бежать.
— Вот что происходит, когда нам нужно хранить секреты, Люцифер, ты понял? — спросил холодный голос моего отца из-за стола той ночью.
Нет. Нет, я ни хрена не понимаю. Почему этот мальчик там? Джеремайя? Почему он... в клетке?